Клич

Не возымел последствий и так называемый Лондонский протокол, последняя попытка облагоразумить турецкое правительство, в котором ему рекомендовалось немедленно провести обещанные реформы и разоружить войска.

А.И. Нелидов сообщал Государственному канцлеру из Константинополя:

"Я едва осмеливаюсь еще раз взять перо, чтобы описать исторический ход кризиса, к высшей точке которого мы подошли. События, следующие одно за другим и отмечающие его развитие, являются предметом телеграфных сообщений и с быстротой молнии "поражают Восток и Запад своим зловещим сиянием"…

С этого дня турки считают войну абсолютно неизбежной. Интересное сообщение г-на Ону, которое я имею честь приложить здесь, содержит характерный рассказ о впечатлениях, полученных им о состоянии Турции во вторник.

Военные приготовления идут с этих пор с лихорадочной активностью. 6 полевых батарей, прибывших недавно из Бельгии, отправлены в Румелию. Транспорт из 30 тыс. ружей и значительного количества боеприпасов, который должен был быть отправлен в Багдад, задержан и будет также двинут против нас. Порта начала переговоры с представителями железных дорог Румелии, чтобы подготовить там заранее необходимое продвижение, а затем разрушение железных дорог и подвижного состава в том случае, если наши войска захватят Болгарию. Кажется, именно со стороны Ямбола турки ожидают нашего перехода через Балканы, в этом направлении они и концентрируют свои силы.

Османлисы твердо решили защищаться. Они чувствуют, что борьба, в которую они вступают, является решающей. Но наряду с чувством не совсем абсолютной уверенности, с тех пор как момент испытаний стал близок, пробиваются уже изъявления удивления по поводу непонятного безрассудства, совершаемого из желания помериться силой с Россией.

Как бы то ни было, жребий брошен, и остается лишь констатировать здесь факт безумия, о котором говорит классическое изречение: "Юпитер поражает тех, кого он обрек на гибель"".

Горчаков безрадостно усмехнулся: "Даже дипломатические депеши все больше и больше стали напоминать военные сводки".

Сидя у тлеющего камина, он поставил ноги поближе к теплу и глубоко задумался. Мысли его были безрадостны и тяжелы: сказывалась хроническая усталость, тщательно скрываемые недуги, постоянное чувство вины — целый букет отрицательных эмоций.

Разве он не предчувствовал неизбежность этого часа? Разве он не сделал все, что от него зависело, чтобы избежать столкновения?..

Сейчас начнут судить и пересуживать, упрекать его в медлительности и неспособности к действию, снова заговорят о его старости, о том, что пора оставить свой пост и передать руководство внешней политикой молодым и энергичным людям.

Предвестие недобрых перемен он уже ощутил в недавней своей беседе с военным министром. Дмитрий Алексеевич отвел его в сторону и, взяв под руку, с сочувствием сказал, что он удивляется его упорству в желании любой ценой сохранить мир.

"Разве это и не ваше желание?" — удивился князь.

"Мир любой ценой? — сказал Милютин в сомнении. — Нет, это противно моим убеждениям".

"Что-то не замечал в вас раньше воинственного пыла, — незлобиво сострил Горчаков. — Насколько я помню, вы всегда ссылались на неудачность момента, на то, что перевооружение армии не завершено, наконец, на скупость министра финансов…"

"Не отрицаю, все это так. Могу даже продолжить список названных вами неблагоприятных обстоятельств. Не только военная реформа, но и ни одно из предпринятых преобразований еще не закончено. Финансовое положение страны находится в расстроенном состоянии, вся жизнь государства, поставленная на новые основы, едва лишь начинает пускать первые корни. Война в подобных обстоятельствах поистине великое для нас бедствие…"

"Вот видите! — воскликнул Горчаков. — А вы ведь перечислили только внутренние причины".

"Совершенно верно, — с неожиданной быстротой согласился Милютин. — Внешние причины едва ли не еще более тяжелы: у нас нет ни одного союзника, на помощь которого мы могли бы безусловно рассчитывать. Австрия ведет двойную, даже тройную, игру и с трудом сдерживает мадьяр, которые ищут решительного с нами разрыва, Германия покровительствует Австрии, Италия же и Франция не могут входить с нами ни в какую связь до тех пор, пока мы отделены от них призраком союза трех императоров. Во всей Европе нет ни одного государства, которое искренне сочувствовало бы решению Восточного вопроса в желаемом нами направлении".

"Так в чем же я не прав?" — удивился Горчаков необычному началу разговора и еще в большей степени — его продолжению.

"Таким образом, — сказал Дмитрий Алексеевич, — как внутреннее наше положение, так и внешняя наша обстановка одинаково указывают, что нам не только нельзя желать войны, а, напротив, следует всемерно стараться ее избегнуть, и в этом смысле я полностью разделяю ваши мысли".

Александр Михайлович ушам своим не верил: как, и это говорит человек, который всегда и при любых обстоятельствах искал повод для того, чтобы ущемить его и выставить в неприглядном свете!