Клич

"Вследствие этих сообщений, — писал Нелидов, — в воскресенье во дворце был собран Совет, и на нем было решено:

1) немедленно провести выпуск новых ассигнаций на сумму около 10 млн. ливров;

2) призвать мустахфис (3-й разряд запаса редифов) в количестве 120 тыс. человек и

3) отозвать с Мраморного моря эскадру броненосцев, крейсировавшую там, и поставить ее на якорь у входа в Босфор. Морской парад, назначенный на следующий понедельник, отложен.

Одновременно Мухтар-паша получил приказ отправиться на свой пост в Эрзерум, и была развернута усиленная деятельность по погрузке и отправке военных материалов, постоянно прибывающих из-за границы…"

Над этим еще тогда следовало призадуматься и не возлагать особых надежд на искренность западных держав. Как это сказал Милютин? "Европа из зависти к нам готова поступиться даже собственным достоинством?" Крепко сказано!..

Будучи человеком справедливым и откровенным (по крайней мере, наедине с самим собой), Александр Михайлович не мог не отметить твердую убежденность, с которой говорил Милютин. Он хорошо и очень точно высказывался о мире и о войне, умно объединял факты и строго выстраивал выводы. Подобной ясности можно было позавидовать.

Горчаков пошевелил щипцами переставшие источать жар угли в камине, поежился и, прикрыв глаза, казалось, задремал.

Но он не спал. Он чутко прислушивался к бушевавшей за окном последней мартовской метели, время от времени вздрагивал, поправлял сползавший на колени клетчатый шотландский плед и мучительно думал.

Война, которая была не за горами, как бы автоматически освобождала его от дальнейшей ответственности, что должна была лечь отныне на плечи военного ведомства. Но он не мыслил себя в стороне от дел и не собирался на роль спокойного наблюдателя, а поэтому твердо намеревался просить у царя разрешения при открытии военных действий постоянно находиться при действующей армии…

57

"Императорский кабинет исчерпал все средства примирения для установления прочного мира на Востоке путем соглашения между великими державами и Портой.

Способ, которым оттоманское правительство отклонило все сделанные ему последовательно предложения, и отказ, который оно противопоставило протоколу, подписанному в Лондоне 19 марта, а также декларации, сопровождавшей этот акт, не оставляют больше места ни для переговоров, ни для надежды на соглашение, основанное на желании Порты предоставить гарантии, требуемые Европой во имя всеобщего мира.

Император, мой августейший государь, предписал мне в связи с этим разорвать дипломатические отношения и покинуть Константинополь с персоналом посольства и русскими консулами. В то же время я имею приказ его императорского величества обратить внимание Порты на серьезную ответственность, которая лежит на ней, если где-либо на территории Оттоманской империи будет поставлена под угрозу безопасность не только наших подданных, но и всех христиан, подданных султана, или иностранцев".

Царь внимательно прочитал текст ноты, повертел в руках красный карандаш, которым он по обыкновению делал на полях документов свои замечания, но ничего менять не стал, прошелся по кабинету и остановился прямо против Александра Михайловича. Лицо его было бледно и рассеянно, синие мешки под глазами свидетельствовали о беспокойно проведенной ночи.

Вчера вечером Горчаков ознакомил его с последними сообщениями Нелидова из Константинополя, и тогда же было решено предписать ему немедленно выехать со всем составом посольства из Перы в Буюкдере и составить ноту, которая лежала сейчас на столе Александра вместе с письмом, адресованным временному поверенному.

Письмо царь несколько смягчил, зачеркнув две фразы: "Мы должны добиться принуждением того, чего Европа не смогла достичь убеждением" и "Заявив, что русские армии получат приказ о выступлении".

— То-то же порадуется Александр Иванович, — невесело пошутил царь, возвращая бумаги Горчакову.

Государственный канцлер резко вскинул голову, и стекла его очков сверкнули.

— Да-да, — сказал царь, — теперь все позади. Вам не следует упрекать себя, Александр Михайлович, с вашей стороны было сделано все возможное. Как это мы выразились в нашей ноте? Ах да — "все средства примирения исчерпаны". Очень точно, не так ли?..

Царь говорил мягко и словно бы даже с некоторым облегчением; Горчакову даже показалось, что он в чем-то чувствует свою вину перед ним и ласковостью старается сгладить то впечатление, которое у него могло остаться после бывших между ними довольно резких стычек.

Последнее время обстановка во дворце и в Царском Селе была напряжена до крайности. Все нервничали и говорили друг другу колкости. Кажется, один только Горчаков сохранял относительное спокойствие, но никому и в голову не приходило, каких это стоило ему усилий.

Казалось, Александр угадал его состояние. Скорее всего, конечно, это были обыкновенные дежурные фразы, так как царь не отличался особой чувствительностью, но все-таки они подействовали на канцлера ободряюще.