Клич

— С Герценом я не был лично знаком и никогда не встречался, — сказал Бибиков.

— Не торопитесь, Степан Орестович. Подумайте хорошенько. А чтобы освежить свою память, не угодно ли будет ознакомиться вот с этим документом. — Он неторопливым движением извлек из стола лист бумаги и протянул его арестованному.

Это было донесение агента, в котором со всеми подробностями описывалось пребывание Бибикова в Лионе.

— Как вы можете убедиться, наши люди не зря едят свой хлеб, — сказал жандарм. — Уже тогда за вами было установлено тщательное наблюдение…

Действительно, он был в Лионе и встречался там с Герценом. Они долго беседовали, кажется, до полуночи, Александра Ивановича живо интересовало все происходящее в России.

В комнате было прохладно и уютно, на стене постукивали часы, Александр Иванович покашливал и говорил ровным голосом, иногда с любопытством заглядывая на собеседника (Бибиков только что рассказал ему о первых и не всегда удачных попытках вовлечь в кружки не только интеллигентов, но и рабочих):

"Да-да, это очень хорошо и правильно. Вы знаете, Степан Орестович, в последнее время мое внимание все больше привлекают международные работничьи съезды — это нечто совершенно новое. Объединяясь между собой, работники создают как бы свое "государство в государстве". И добиваются больших успехов. Не все мне в их теориях понятно, с многим я не согласен, но многое принимаю безусловно".

Потом заговорили о Бакунине. Это была болезненная для Герцена тема.

"Вы судите резко, это присуще молодости, — сказал Герцен, — но мне трудно не разделить вашей точки зрения. Начинать экономический переворот с выжиганья дотла всего исторического поля — абсолютная бессмыслица. Дикие призывы к тому, чтобы закрыть книгу и оставить науку, — неистовая и вредная демагогия. Духовные ценности бессмертны, это капитал, идущий от поколения к поколению, и знаете, чего я опасаюсь? Взрыв, к которому призывает Бакунин, ничего не пощадит… Вы спросите меня: а где же выход? Это очень трудный вопрос, но я попытаюсь на него ответить. Возможно, вам покажется странным и даже нелепым, если я скажу, что ломке должна предшествовать проповедь. Да-да, именно проповедь: апостолы нам нужны прежде авангардных офицеров. Прежде чем взяться за оружие, человек должен знать, как и во имя чего он будет бороться. И это "как" очень важно. Впрочем, вы сами в какой-то мере ответили на мой вопрос: ведь ваша учеба в кружках для работников — тоже проповедь, не так ли? Или и вы призываете их немедленно взяться за топоры и рушить все, что вокруг?.."

Герцен внимательно посмотрел на него, по-отцовски тепло улыбнулся и вдруг сказал:

"А знаете, я завидую вам, Степан Орестович. Ей-богу. Редко кому завидую, а вот сейчас вижу вас перед собою и думаю: вот ведь как славно-то было бы, ежели бы и мне лет тридцать долой. С моим-то опытом да с вашими силами… Однако же не обольщайтесь — молодость молодостью, а учиться вам надо, и учиться основательно. Или я не прав?"

Бибиков не нашелся что ответить, ни с того ни с сего вдруг принялся перечислять только что прочитанные книги, сбился и покраснел.

Герцен, однако, не заметил его смущения. Он кивал своей большой головой, иногда, казалось бы, без всякой на то причины хмурился:

"А вот это вы зря, этого не читайте. Он только забьет вам голову учеными пошлостями, а по существу, совсем не знает жизни. Вы Чернышевского читайте, Чернышевский всех ближе к нам и сегодня… Мужественный и чистый человек, и на каторгу он ушел со святою нераскаянностью".

Заговорили о славянофилах и Каткове.

"Мерзкая личность, — с отвращением сказал Герцен, — лейб-трубач вешателя Муравьева". — И надолго замолчал.

Когда они прощались, Александр Иванович, мягко пожимая ему руку, спросил:

"А в Париже вы еще не бывали?"

"Только проездом".

"Обязательно поживите в Париже. И не день, не два. Приглядитесь к парижанам: удивительный народ. Они еще встряхнут нашу старушку-Европу, вот увидите".

Если бы он только знал, как скоро сбудется его предсказание!..

Голос жандармского офицера вернул Бибикова к действительности:

— Убедительный документ, не так ли?

Документ действительно убеждал: в нем была зафиксирована не только встреча с Герценом, но и еще с одним человеком, имя которого сейчас прозвучит…

17

— После того как вы убедились в нашей компетентности, прошу рассказать, где, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с господином Домбровским?

— Не стану отрицать, это имя я слышу не впервые, но никаких знакомств с господином Домбровским я не имел, — сказал Бибиков.

— Степан Орестович, Степан Орестович, — протяжно и с усмешкой произнес жандарм, — ну разве есть какой-нибудь смысл отвергать очевидное?

— Очевидное для вас, но не для меня, — сказал Бибиков и с безразличным видом посмотрел за окно. На улице шел дождь, стекла запотели, в кабинете становилось душно.

Жандарм поморщился и расстегнул верхнюю пуговичку своего мундира:

— Вам не кажется, Степан Орестович, что мы просто зря теряем время?