Читаем Клич полностью

— А ты вспомни хатти-хумаюн. Чего только нам не было обещано. Так отступились же русские, сам знаешь: на твоей памяти это было, — не унимался Дринов.

— Теперь дело совсем другое, — возразил Бонев.

— Да какое другое-то? Ежели встанет весь Запад по ту сторону, так разве против всех попрешь?..

Постепенно из шутливого разговор снова становился все более и более серьезным; дело даже склонялось к жестокому спору.

— Послушай, Тодор, — сказал, недобро прищурившись, Никола Цанков, — а не подослали ли нам тебя "старые"?

Следует хотя бы в общих чертах пояснить суть неожиданно выдвинутого обвинения, которое вдруг вызвало среди присутствующих некоторое замешательство.

Дело в том, что болгарские эмигранты в Бухаресте были разделены на два непримиримых лагеря, одни из которых именовали себя "молодыми" и требовали немедленной подготовки к восстанию, во всяком случае, призывали к решительным действиям; другие, в основном люди состоятельные, среди которых было много представителей купечества, относили себя к партии "старых", объединившихся в общество, называвшееся "Добродетельной дружиной" и занимавшееся в основном благотворительными целями. "Молодые" создавали повстанческие отряды — четы — и принимали участие в вооруженной борьбе, "старые" копили деньги якобы для просветительных нужд в будущей Болгарии.

Услышав о том, что его обвиняют в причастности к "старым", Тодор Дринов побледнел и вскочил столь стремительно, что опрокинул стул.

— Немедленно возьми свои слова обратно! — закричал он в лицо оторопевшему Николе. — Мой отец был деревенским башмачником и всю жизнь гнул спину на чорбаджиев. Или ты думаешь, что, ставя заплатки на крестьянские башмаки, можно набить деньгами мошну?

Цанков тоже вскочил, и теперь они оба стояли друг против друга посреди комнаты со сжатыми кулаками, которые могли быть в любую минуту пущены в дело.

— Что за вздор? Да остановитесь же, друзья, — протиснулся между ними Бонев. — Будь хоть ты, Никола, благоразумным: ну какой же Тодор богатей? И ты, Тодор, пожалуйста, не горячись — или габровцы уже перестали понимать шутки?

— Ничего себе шутки, — несколько успокоившись, пробормотал Дринов и сел на место.

— Ладно, беру свои слова обратно, — сказал Цанков и тоже подсел к столу. Но, видимо, подозрения его еще не были окончательно рассеяны, потому что взгляды, которые он время от времени бросал на Тодора, обещали продолжение неприятного разговора: должен же он, в конце концов, знать, с кем имеет дело.

— Да успокойся ты, — понял его Константин Борисович. — Никакой Тодор не "старый", понимаешь? Ну, пришло ему желание поспорить, так что же?

Лечев, вращавшийся по большей части среди русских офицеров, не сразу понял причину разыгравшейся на его глазах ссоры. Он был плохо осведомлен в тонкостях происшедшего в освободительном движении раскола, то есть он знал, конечно, о существовании двух партий, но даже и не догадывался о том, сколь глубоки их противоречия.

А между тем вопрос этот довольно бурно обсуждался не только в среде болгарских эмигрантов и славянофилов, но и в кругах, близких к правительству. С приближением войны (а в ее неизбежности теперь никто уже почти не сомневался) необходимость выработки четкой позиции в этом весьма щекотливом деле диктовалась самой жизнью. В этом смысле, думается весьма показательно письмо председателя Петербургского Славянского общества Александра Илларионовича Васильчикова нашему генеральному консулу в Бухаресте барону Стуарту, в котором он, в частности, высказывался следующим образом:

"Принцип мой будет тот, во-первых, чтобы согласовать действия нашего комитета с мнениями и видами официальных наших представителей и, во-вторых, чтобы примирить между собой разные кружки (партиями их назвать нельзя), которые своими пререканиями много вредят общему делу. Союз между ними необходим, потому что у одних больше веса и средств, у других больше энергии и инициативы, и если бы даже их дальнейшие виды были различны, то в настоящий момент желательно, чтобы они оказали друг другу некоторую уступчивость".

История, однако, показала нереальность его затеи. Разногласия между "старыми" и "молодыми" зашли уже слишком далеко. "Старые" не только не оказали содействия в организации болгарского ополчения, но и всячески препятствовали этому.

Несколько забегая вперед, скажу, что, когда известный уже нам генерал Кишельский выехал в Румынию для сбора сведений о болгарских волонтерах, "старые" поставили об этом в известность иностранную прессу; поднялся большой шум, и Иван Кирович был отозван на родину, в результате чего вся тяжесть забот по созданию болгарского ополчения легла на плечи Николая Григорьевича Столетова…

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги