Клим Ворошилов. Первый Маршал страны Советов. Друг Сталина, враг Хрущёва

Я откровенно высказал Клименту Ефремовичу свои опасения насчет предложенного им протокола и просил, чтобы этот документ подписали, по крайней мере, не более трех лиц. Но Климент Ефремович расценил это как неуважение к присутствующим, как попытку присвоения коллективно выработанного решения. Он настоял на своем, и документ был подписан десятью персонами. Назвали его так: «Протокол совместного совещания военных советов Отдельной Приморской армии (генерал-полковник Петров, генерал-майор Баюков, генерал-майор Соломко и генерал-лейтенант Мельник) и Черноморского флота (вице-адмирал Владимирский и контр-адмирал Кулаков) с участием Маршала Советского Союза тов. Ворошилова К.Е., начальника Оперативного управления Генштаба генерал-полковника тов. Штеменко, заместителя наркома военморфлота генерал-лейтенанта тов. Рогова и главного контролера по НКВМФлоту Наркомата госконтроля инженер-капитана 1 ранга тов. Эрайзера — по вопросу перевозок войск и грузов через Керченский пролив».

Когда лестница подписей была, наконец, заполнена, я еще раз заявил, что поступили мы неправильно и уж мне-то обязательно попадет за такое отступление от правил оформления важной оперативной документации. Климент Ефремович только посмеялся над этим. Протокол послали. При очередном разговоре по телефону с Антоновым я узнал, что Сталин и впрямь очень бранил нас за этот документ.

В тот же день из Москвы было получено сообщение об утверждении плана основной операции Отдельной Приморской армии».

Понимаете, что задело и обидело Штеменко? Я объясню. Учить оформлять оперативную документацию не ему Ворошилова. Ворошилов, будучи наркомом, сам утверждал инструкции по оформлению этой документации. И Сталину было наплевать, сколько там подписей стоит, ему Крым нужно было освободить, а не считать количество подписантов. Дело совершенно в другом. Если подписей будет две: Ворошилова и Штеменко, — то авторами операции они вдвоем в Ставке считаться и будут. А после успешного завершения операции награды им будут как единственным авторам, статусом повыше. Так потом едва и не случилось. Но пока штабной продолжал страдать в командировке…

Дальше началось такое в описании тех событий, что я понял одно: посланный представителем Ставки К.Е. Ворошилов руководство операцией взял на себя. Он увидел полную беспомощность генерала армии Петрова в вопросах организации взаимодействия с флотом, то совещание, которое проводил Ворошилов, был обязан провести сам Петров. И тогда либо были бы сняты все проблемные вопросы, либо их разрешение ушло бы в Ставку ВГК. Но Петров предпочел только плакаться на непонимание флотских.

Более того, командование фронтом командовало из удаленного от передовой штаба, сам комфронтом систему вражеской обороны лично не изучал, полагался на сведения из третьих рук, когда Климент Ефремович потребовал выйти на передний край, в штабе фронта началась паника и уговоры, что этого делать не нужно… Так Ворошилов воевать не умел и не хотел.

То, как продолжалась подготовка к операции, даже в воспоминаниях изо всех сил изворачивающегося Штеменко, свидетельствует, что Климент Ефремович стал издеваться над самим Петровым и его штабом. Начался процесс, который можно сравнивать только с изнасилованием в особо жесткой форме.

Фронту была передана из резерва Ставки 9-я Краснознаменная пластунская дивизия кубанских казаков под командованием П.И. Метальникова. Пластуны, по задумке, должны были захватить один из плацдармов перед наступлением.

«Мы несколько раз бывали на занятиях в этой дивизии. Однажды Климент Ефремович потребовал, чтобы все отправились туда верхом. Я пытался воспротивиться, доказывал, что совершенно ни к чему трястись на коне 20 километров, теряя драгоценное время. Но тщетно. Климент Ефремович заявил, что у меня недостает понимания психологии казаков. Пришлось ехать».

Понимаете, разницу между этими штабными «полководцами» и Ворошиловым? Климент Ефремович бойцов уважал и добивался того, чтобы люди, которых он в бой посылает, его тоже уважали, и если он ехал к казакам, то считал, что явиться должен на коне верхом к ним. Это же казаки! Штабным на то, какими они в глазах солдат выглядят, было плевать.

Поехали. Оказалось, что Петров и его штаб на лошадях сидят, как собаки на заборе: «Кое-как на случайных, плохо выезженных лошадях мы добрались до цели, а обратно возвращались уже в автомашинах. Но потом в течение нескольких дней некоторые, кто не ездил прежде верхом, как говорится, не могли прийти в норму и вынуждены были больше стоять, чем сидеть».