Клин клином

Денис стоит с накинутым на голову капюшоном, скрестив руки на груди, неловко топчется на месте и намеренно не смотрит в упор. Вокруг него вьется редкая мошкара, от которой он то и дело отмахивается. Фонарный свет осветляет его карие глаза до красновато-коричневого. Гречишный мед такого же цвета.

Мурат закуривает и молча кивает в сторону дороги. Денис идет за ним следом, тоже молча. Сигаретный дым поднимается над их головами тонкой струйкой. Они поворачивают на плохо освещенный переулок. Черные кроны талины[1] зловеще шелестят от ветра. Сквозь сплетения веток выглядывают кусочки белой луны. Чья-то собачонка лает сквозь заградительную сетку. К дому лучше идти по безлюдным дорогам и заднему полю, чтобы никто левый не увидел их, гуляющих в ночи.

Мурат – инициатор встречи, поэтому обязан начать разговор первым, но он уже давно позабыл, как люди общаются. В момент, когда молчание становится давящим, Денис без особой надежды тянет:

– Ну-у-у, э-э-э… – Он нервно кашляет, затем спрашивает: – Как дела у Елены Ануровны?

Обычная ли это вежливость или искреннее беспокойство – неважно. Денис сымпровизировал, дал мало-мальское начало диалогу. Вместо раздражения, которое Мурат привык чувствовать рядом с ним, внутри появляется что-то похожее на укор совести.

– Все хорошо.

В его голове по пустыне катится унылое перекати-поле. Денис не спешит спрашивать о чем-нибудь еще, наблюдает за Муратом исподтишка. Ждет.

Тот фантастическим образом находит соломинку, за которую можно ухватиться:

– Спасибо, что не так давно привел мою сестру домой. И сладости к чаю… были довольно неплохие. Вкусные, короче.

Денис улыбается, и его круглое лицо становится еще круглее.

– Всегда пожалуйста. – Его кулак крепко сжимает рукав в районе локтя. Он чувствует себя не в своей тарелке рядом с Муратом. – Но за сладкое не меня стоит благодарить, а Катюшку. Готовит она просто отпад, правда.

Мурат знает невестку Риммы Аркадьевны только заочно, по маминым рассказам. Мама когда-то работала с ней в детском саду.

– Поблагодарю ее, когда встречу. – Его кивок прибавляет к уверенности Дениса еще несколько очков.

Тот отвечает расслабленно, словно все те разы, когда Мурат пассивно агрессировал в его сторону, сейчас перестают иметь хоть какой-то вес:

– У меня с готовкой большие проблемы. Я, как сюда приехал, не особо к плите приладился и однажды случайно сломал конфорку. У меня дома, ну, в городе, газ вообще-то, а здесь все совсем непривычно. Бабуля меня чуть не убила.

Да уж. Такими темпами парень однажды просто с голоду помрет, раз элементарно сам себя обслужить не может. А потом с горькой ухмылкой Мурат вспоминает, что Царев из богатеньких.

На этом моменте диалог скатывается в никуда. Минут десять они идут, не разговаривая совсем. Денис расстроено обкусывает корочку на губах, должно быть обдумывая, что и где сказал не так. За это время Мурат решает, что докуривать не будет: очень ноет желудок.

Темный переулок выводит их вниз, к шершавой гравийке, сбоку от которой стелется тихое поле. Денис останавливается перед старой автобусной остановкой – единственным освещенным местом на задворках. По этой стороне транспорт ходит нечасто, а настырные школьники из года в год портят бетонные стенки. Здесь едва ли найдешь чистый клочок: красными, черными, белыми баллончиками обрисован каждый сантиметр, а на месте сорванных объявлений – только желтоватые слои застывшего клея.

– Посидим? – Денис, не дожидаясь ответа, опускается на лавочку, под конус фонарного луча.

Мурат оглядывается по сторонам. Лишь бы никто не шатался здесь в такое время. К слову, о времени.

– Сейчас полдвенадцатого. Как бабушка тебя отпустила?

Он садится рядом и ненароком замечает, что под светом волосы Дениса пушатся, как птичьи перья.

– А она и не отпускала. Я тайком ушел. Вместо меня под одеялом рюкзак, но я не думаю, что Катя пойдет проверять мою комнату. Они спать ложатся в десять.

Мурат хмыкает: поглядите-ка, какой авантюрист. Денис, заметив его улыбку, вновь храбрится и задает следующую тему для разговора. Диалог трудно идет, не потому что ни у того, ни у другого нет точек соприкосновения (нет, Мурат уверен, что-то общее у них точно есть), просто для них в новинку общаться в таких экстремальных условиях.

Денису не нравится тишина: она сковывает его, такого общительного и гиперактивного. Поначалу он долго обдумывает каждое слово, затем ловчится быстро и трещит без умолку. Благодаря его болтовне грань между ними постепенно тает. Денису все равно, что его собеседник порой глух к ответам. Мурат чувствует, как тот бросает на него короткие взгляды, как в запале разговора подсаживается ближе, задевая своей ногой его.

Лицо Дениса подвижное, полное яркой экспрессии. Тени от ресниц ложатся на его щеки веерами. Если Милана нашла в нем причину улыбаться и смеяться, тогда, может, и Мурату попробовать поискать что-нибудь весомое?

Слова Толика звучат в его мыслях набатом:

«Перестань отталкивать всех от себя. Да, люди – «хэ» на блюде, но и хороших полно. Хоть кому-то шанс дай».

Мурат устало поднимается на ноги. Может, Толя прав. А может, и нет.