Клин клином

– Не думай, что я облегчил ему жизнь только потому, что ты так попросил. У меня не настолько сильное влияние, как у этого торгаша Зоркого.

Кирилл с тем же образцовым послушанием ответил:

– Как скажешь.

Его настроение: сегодня Илье не перечить. Кто знает, может, вновь представится случай назвать Илью «хорошим мальчиком». Кирилл наклонил голову в сторону и сладко-призывно улыбнулся.

Пыга хлопнул себя по бедру:

– Иди сюда.

Перед тем как расстаться в ночи, они обменялись номерами и в контактной книге подписали друг друга фальшивыми именами. Осторожности ради созванивались редко. Списывались – почаще, но лишь затем, чтоб назначить встречу. Диалоги предусмотрительно удаляли, чтоб исключить даже крошечную вероятность, что кто-то узнает о них двоих, заглянув в чужой телефон.

* * *

Начало апреля ознаменовалось срочным закрытием всех школьных автоматов с едой. Срочным, потому что какой-то старшеклассник объелся просроченным и попал в больницу с пищевым отравлением. Это сейчас, спустя два года, ясно, что у Мурата это была, можно сказать, «проба пера», но тогда на бедолагу-старшеклассника никто не обратил внимание, всех больше волновала невозможность купить снеки.

А через полторы недели Кирилл обнаружил в туалете дико блюющего Илью. Он не предложил Пыге помощь, не поинтересовался ехидно, какую дрянь тот жрал утром, просто молча домыл руки и вышел, оставив страдальца наедине с унитазом. Все равно здоровье у него как у быка, подумал он легковерно, уж не сдохнет. Когда в конце урока Илья, схватившись за живот, громко свалился со стула, Кирилл перестал доверять своим мыслям.

В школе теперь витало наэлектризованное ожидание: Пыга лежал в больнице с острым отравлением, а Зоркий, напротив, был полон сил и влияния. Стая Лапыгина ходила обезглавленная и напружиненная. Школа ждала своего рода смену власти, но Женька почему-то не парился, удобной для себя ситуацией не пользовался. Один парниша из класса надоедливо подбивал его собрать старших ребят и устроить отбросам Лапыгина стрелку, однажды Женьке это надоело, и он заткнул его смешливо: «А ты вообще кто такой, чтоб я тебя слушал?»

Когда классрук попросил Кирилла, как старосту, сходить и навестить одноклассника, тот закивал, пожалуй слишком резво. Находясь в палате у койки Ильи, он вел себя как полагается: сдержанно-холодно, с капелькой снисхождения в глазах.

Илья лежал под капельницей, измученный и бледный, но смотрел цепко, не так тяжело, как раньше, а так, словно резко переосмыслил свою жизнь.

– Это было в соке. Точно в соке. – И тон его – тон отчаявшегося человека, который понял, что ответ на мучивший его вопрос до смешного очевиден. – Пискун меня предупреждал, а я сказал ему не трепаться и прекратить объедаться всяким говном.

Вероятно, Пискун – тот самый старший друг, который отравился первым. О чем этот тип предупреждал Илью, Кирилл не спросил, его больше интересовало, что было в соке.

– Спросишь у своего сукиного сына, когда встретитесь.

И вдруг стало кристально ясно, о ком Илья говорил. Кирилл выпучил глаза и на несколько мгновений тоже превратился в «отчаявшегося человека».

«А чему ты удивляешься? Он напрямую называет тебя мерзостью, но ему нигде не жмет быть мерзостью похуже».

– Что его ждет, когда тебя выпишут? – спросил он.

Илья на это устало отвернулся и ничего не ответил. И лишь спустя год Кирилл вызнает, что незадолго до его прихода в палату заявлялся Банин Слава, и одному богу известно, что он сказал Илье такого, отчего у последнего сильно сбился угол.

Кирилл прервал молчание вполне, казалось, разумным:

– Нужно обратиться в полицию.

Илья зашипел, как змея.

– Ты что, спятил? – Его низкий сердитый голос с хлесткой укоризной так сильно стал похож на отчитывающий отцовский, что Кирилл стыдливо сжался, почувствовав себя недалеким шлюхиным сыном. – Или ты думаешь, брат там каждому на лапу дает? Меня загребут за распространение, если вздумают копать, так что попробуй только туда сунуться – лицо твое разворочу, как хныкающему недоумку Генке, понял меня?

Растерянный кивок.

– Не слышу.

– Понял.

– А теперь скажи, что ты понял.

И Кирилл повторял его слова медленно и вдумчиво, потому что деваться было некуда.

* * *

Незадолго до рокового разговора на крыше Кирилл был готов обрушиться на Мурата яростным смерчем. Однако когда он направлялся с этим намерением в чужой класс, каменная хваткая рука оттеснила его к стене. Лицо Смирнова Толи, по слухам улыбчивого и доброго парня, в этот момент застыло пугающей маской.

– Дружба понарошку, значит? – Он ударил Кирилла пятерней в грудину с такой силой, будто хотел ее сломать. Толя смотрел сверху строгими глазами надзирателя. – Как же я ошибся, придя тебе на помощь в тот день! Если в тебе осталась хоть капля благодарности, оставь Мурата в покое, не баламуть воду, когда все более-менее улеглось!

«Все более-менее улеглось» – так он назвал Илью, лежащего в больнице. Так он назвал сок, в который Мурат добавил отраву, прежде чем Илье отдать.