Клин клином

Да, подмечено верно: для Мурата все действительно улеглось. Пускай все смотрели косо, иногда с жалостью, а чаще с отвращением, но не беда, ведь его больше никто не бил и не эксплуатировал. Он мог начать жить почти прежней жизнью.

Кирилл открыл дверь на крышу: этот звук записался на диктофон в кармане пиджака скрипуче-ржаво. Свою почти прежнюю жизнь Мурат согласился начать с последнего для них разговора, но согласился, видимо, втайне от Толи, этого негодного защитника, который и в этот раз припозднится: ворвется к ним и растащит, когда Кирилл и Мурат уже порядком друг друга поколотят. Он слишком агрессивно Кирилла оттолкнет, из-за чего телефон выпадет из кармана, отлетит прямо к краю крыши, и если бы на тот момент Толя знал про диктофон, то без раздумий отшвырнул бы телефон вниз.

* * *

Временами, когда будет накатывать серое слякотное настроение, тот разговор на крыше Кирилл будет переслушивать, но никогда – никогда – всерьез не задумается нести запись в полицейский участок. В сказочку, что на ее основании могут завести дело, Мурат поверил живо.

Если так же поверю я, напоминает себе Кирилл, Илья убьет меня.

2

Сейчас именно такой серо-слякотный момент, но с крошечным просветом надежды, что он и Илья… несмотря ни на что, выкарабкаются. Уедут на угнанном байке далеко и надолго, а отец в ярости так начнет кричать, что откусит себе язык. Кирилл смотрит на себя в зеркало ванной и думает: «Какая же это сраная романтика, прямо как у этих сраных нормальных людей».

Он держит в руке тот самый телефон, покоцанный глючный кирпич. Но важен не внешний вид, а то, что хранится внутри. Приходится ждать порядка двух минут, пока старичок очнется, затем Кирилл находит нужный файл и нажимает на «play». Несколько секунд какие-то шорохи, телефон тогда терся о ткань, пока Кирилл засовывал его в карман.

Вот дверь ржаво скрипит, открываясь.

Вот Мурат говорит: «Ты долго».

Его почти не слышно, голос далеко, и погода была ветреная. Кирилл подходит ближе и отвечает: «Это ты пришел рано».

«Потому что чем быстрее с этим закончим, тем будет лучше. Что тебе нужно?»

«А ты разве не хотел поговорить?»

«Не хотел. То, что я хотел услышать, я уже услышал. Тогда».

«Хорошо».

Кирилл смакует паузу, чтобы презрительно сказать:

«Я знаю, что ты это сделал. Больше просто некому».

«Что?»

Мурат звучит растерянно, видимо от испуга, что его так скоро раскрыли.

«Он вытирал о тебя ноги, и ты решил покончить с этим, да?»

«А ты так трусливо сбросил звонок, когда я позвонил тебе! Я всего-то хотел поговорить…»

«Но вначале ты набил руку на его шестерке».

«…убедить тебя, что мне нет никакого дела! Это так, Кир. Я бы никому не рассказал».

«А потом, когда понял, что все идет как по маслу, отравил той же дрянью Илью».

Мурат кричит: «Прекрати!»

Спрашивает в злом отчаянии: «Почему ты так ведешь себя?»

И сам же отвечает: «Ты действительно боишься меня?»

Возникает тишина.

Длится она не больше пяти секунд, но кажется, что целую вечность. За эту вечность Мурат подходит ближе. Его губы дрожат, и ладонь, которую он опускает Кириллу на плечо, дрожит тоже. Лицо Мурата полнится неверием, таким ярким и наивным.

«Скажи мне, ты только поэтому выживал меня, как чумную крысу?»

Без ответа.

«Я бы никому не рассказал. Никому».

Затем едва слышимое: «Ты ничего и не видел».

«Да, я ничего не видел».

И вновь тишина.

Что во время нее происходило, Кирилл уже не помнит, но помнит, что ему пришла в голову глупая мысль закрепить слова Мурата еще более ненадежными словами.

«Обещай».

«Обещаю».

«Тогда сделаем вид, что друг друга не существует».

Мурат мягко и грустно смеется.

«Сделай мы это раньше, мне не было бы так больно. Я такого не заслужил, Кир. Нет, никто такого не заслуживает. Мне жаль, что ты этого не понимаешь. Мне жаль тебя».

Жалость – это самое безобидное, что Мурат мог и может предложить. Однако Кирилла из прошлого это уязвляет. В его голосе холод сдерживаемого гнева:

«Лучше себя пожалей. Таким, как ты, в мире непросто. Разве ты до сих пор этого не понял?»

Мурат молчит.

«А может, я нравился тебе больше, чем друг? Не бойся, я никому не расскажу».

Усталый досадный вздох.

«Мне надоело это выслушивать. Мне не стоило приходить сюда. У тебя что ни слово, то яд».

«Плохо, что не такой, как у Ильи в соке».

Мурат, набухая гневом, вначале таится.

«Плохо?»

Затем его голос низким рокочущим раскатом бьет напрямик:

«Плохо, мать твою?! Да ты хоть догадываешься, что они делали со мной?!»

«Разве это оправдывает то, что сделал ты?»

«Я защищал себя! Я не был человеком, я был их вещью. Надо мной изгалялись на потеху. Заставляли делать всякое, от чего мне теперь не отмыться! Спроси у него! Спроси! Я защищал себя так же, как ты сейчас защищаешь эту мразь!»