Клин клином

– Интересное кино получается! – Денис усмехается. – Вы чуть ли не открыто говорили, что не имеете никакого желания посвящать меня в ваши секреты. Сколько раз вы меня подрезали, сказать? И тут в последний момент ты, Толя, вываливаешь на меня вообще все, но не потому, что я вдруг стал тем, кому можно доверять, и не потому, что ты такой добрый и щедрый. Тебя нехило подперло, ведь, оказывается, Мурат может что-то скрывать даже от тебя.

Должно быть, Толик по-настоящему растерялся, когда недавно Денис заикнулся о событиях на барже. О событиях достаточно важных, чтобы о них не умалчивать, но Мурат по каким-то причинам ничего лучшему другу не рассказал. Кто знает, куда пошел бы этот разговор, будь Толик, как и прежде, в неведении. Лицо его кажется равнодушным, но на щеке угрожающе шевелится желвак.

Слава выплевывает на грани психа:

– Попридержи язык, малой! Это твоя вина, что ты совал нос куда не следует. Тебе говорили открыто, потому что иначе ты не понимал! Признаюсь, это раздражало меня. Но не так сильно, как раздражает сейчас тот факт, что ты интересовался Муратом не ради приятельства. Оказывается, за нашими спинами у вас развивалась волнующая «лавстори» – кто бы мог подумать!

– Кто бы мог подумать! – Денис передразнивает его, потеряв всякий страх. Он встает с места, чтобы иметь преимущество хотя бы в росте. – Что, не терпится узнать, с чего наша «лав-стори» началась? Закатай губу. Скажу только, что Мурат не обещал мне ничего и ни на что не обязывал. Надеюсь, вас, гомофобов, это успокоит.

Слава кровожадно смотрит на него снизу вверх. Денис не понимает, что на него нашло, должно быть, эта неслыханная дерзость – защитный механизм, или же он попросту спятил. Толик отрешенно подпирает шкаф спиной, словно его занесло сюда случайно и к происходящему он не имеет никакого отношения. Тишина между ними как после рухнувшего здания, когда среди безмолвных руин шуршит только падающая пыль.

Слава отзывается нетерпеливо:

– Вроде бы ты собирался уходить?

Денис, не помня себя от злости, громко хлопает дверью.

* * *

У себя в комнате он в неуправляемом приступе гнева швыряет гитару в угол, но быстро спохватывается, вдруг сломал чего… ведь бабушкин подарок ни в чем не виноват. Может быть, гитара еще послужит ему, он найдет учителя, когда вернется в домой, а Толя и Слава… нет уж, к ним он теперь на пушечный выстрел не подойдет. Впрочем, и они к нему тоже.

Начинается нехорошая дрожь, и глотку сковывает скорой истерикой. Ему нестерпимо хочется плакать, но «Еще чего! Было бы из-за чего сопли распускать. Лицо помыть и буду как новый». Стараясь не пересекаться с домашними, чтобы не светить своим похоронным лицом, он закрывается в ванной. В углу шумит стиральная машина: таймер показывает десять минут. На полу лежит груда грязного белья, одеяла и покрывал. Денис виновато чешет макушку. Похоже, Катя занялась стиркой. Чтобы что-нибудь замочить, она набрала полную ванну. От воды идет густой пар и пахнет вокруг кондиционером с ромашкой.

Денис подставляет сложенные в ковш ладони под кран и ополаскивает лицо. Не стоит расстраиваться, не стоит загоняться и уж тем более плакать… Но Смирнов! Как он мог рассказать все Славке так алчно, так, словно чувства самого Дениса для него мелочевка!

Как Славка сказал? «Это твоя вина, что ты совал нос куда не следует»? Денис криво улыбается своему отражению в зеркале. Сквозь щели между пальцами текут ненавистные слезы.

«На хер пусть все идут!»

Во рту проклевывается вяжущий вкус мыла. Плечи трясутся от рыданий. Он яростно вытирает глаза рукавом. «Сколько можно реветь, сукин ты сын?!»

Руки тянутся к шкафчику над раковиной, там среди уходовых средств должны быть таблетки, которые он спрятал еще при первом приступе. Он берет одну в рот, но тут же резко передумывает и выплевывает. Какой толк от препаратов сейчас, когда спасать уже нечего? «Как долго ты собираешься быть слабаком?»

Той ясной ночью у реки Мурат обеспокоенно держал его за руку и говорил: «Представь, что это тоже часть терапии». Тем ранним утром он обнимал его крепко-крепко, и от его тихого голоса плохие сны превращались в нежную усталость. Сейчас Мурата рядом с ним нет, никого нет, кроме собственного отражения. Сейчас слезы горячими горошинами срываются с подбородка в раковину. И он обязан остановить их самостоятельно.

Грудь сдавливает в тисках, смутное видение чего-то, что предстало перед ним еще в комнате Толика, сейчас медленно обретает четкость. Желтые огоньки.

Семейство желтых резиновых уточек, которые мама клала в воду, когда купала его. Во снах они тоже были с ним.

Только ли во снах?

Его ноги подкашиваются, он медленно оседает на пол, держась за бортик ванной. Вода идет рябью, пенистая, пахнущая ромашкой.

Совсем крохотный мальчик сидит на досточке, перекинутой поперек ванны, и бултыхает ногами, поднимая пену. Тут и там плавают желтые огоньки-уточки. Он из раза в раз тянется к ним, и услужливые женские руки вручают ему то одну, то другую игрушку. Но маленький Денис капризно выбрасывает их обратно в воду, чтобы затем вновь неумолимо к ним тянуться.