Клин клином

«Я не защищаю его. А ты не защищал себя, потому что, если бы защищал, ни за что бы не явился сюда, чтоб поиграть в мученика».

«Мне захотелось в последний раз посмотреть в твое лживое лицо. Я подумал, что пойму, зачем первым подошел к тебе и первым заговорил тогда, той осенью, – это было здесь же, помнишь? – но так и не понял».

«Ты жалеешь о чем-нибудь?»

(«Жалеешь ли ты, что встретил меня, что привязался ко мне и заставил меня привязаться к тебе? – Это он имел в виду в тот день, это он хотел спросить в ту ночь на складе, когда перед Мурат чуть не заплакал. – О чем разговор? Конечно, жалеешь». Сейчас Мурата рядом с ним нет, никого нет, кроме собственного отражения. Сейчас слезы горячими горошинами срываются с подбородка в раковину. Кирилл душит в горле крупный комок вопля. Если он выпустит его наружу, ванну ждет участь школьного шкафчика).

«Да, жалею. Что не добавил в сок больше, чем требуется».

Вот оно. Признание в содеянном, финальная искра, которой Мурат хочет закончить их встречу. Он на несколько секунд зажмуривается, затем открывает глаза, и его плечи расслабленно опадают, словно отпускают неподъемную ношу. Мурат не собирается говорить «Все кончено», ведь между ними ничего толком и не начиналось. Он без слов идет к двери. Но Кирилл из прошлого не отпускает его так просто, ведь для него это момент торжества.

Он окликает его:

«Мурат!»

И еще раз, громко смеясь:

«Мурат!»

«Ничего особенного не произошло».

Мурат поворачивается к нему лицом, с расширенными в безумии глазами.

Кирилл повторяет с легким налетом пренебрежения:

«Ничего особенного не произошло. Ты всегда был таким, не так ли? Так к чему сейчас отнекиваться? В курсе уже все. Но, похоже… все, кроме тебя?»

Некоторое время ничего не происходит. Затем раздается острый шорох, за ним заглушенный стон и возня начинающейся драки.

Кирилл не дослушивает до конца: что будет дальше, он знает и так. Диктофон записывал до самого победного: и то, как они били друг друга, и то, как грохнула дверь от руки вломившегося Смирнова, и то, как Смирнов отдирал его от Мурата: «Уймись! Прекращай! Ты глухой, что ли?! Я сказал, хватит!»

Лицо в зеркале покрасневшее, глаза без остановки сочатся слезами. Он вытирает их рукавом и громко высмаркивается в раковину.

Мать тихонько стучится к нему.

– Кирочка, ты в нос накапал?

– Накапал.

– Я развела тебе лекарство, оно на кухне. Не забудь выпить.

– Не забуду. – Кирилл выключает воду и падает лицом в полотенце.

Сегодня вечером он поговорил с матерью по поводу Москвы. Она неприятно удивилась, ведь изначально отъезд планировался на следующей неделе, когда из командировки вернется отец. Кирилл весь ужом извертелся, но своего добился.

– Все так резко и в спешке, Кирочка, – говорила она. – И до папы сейчас никак не дозвониться… Как ты сам доберешься до тети? Ты же совсем один, а если потеряешься? А твоя простуда? Ты же до сих пор болеешь!

– Мам, послушай, чем раньше я уеду, тем быстрее освоюсь, а чем быстрее я освоюсь, тем легче мне будет подать документы. К тому же на мое направление будут вступительные, а там очень большой конкурс, ты же знаешь.

По правде говоря, в подобном мать не разбиралась, но кивнула все равно, не подозревая, что сын местами привирает.

Они собрали вещи сразу же. Он настоял только на маленькой дорожной сумке:

– С большой сейчас совсем ни к руке корячиться. А остальное еще успеется, перевезется.

Мать суетливо выгладила ему пастельно-розовую рубашку, сделала стрелки на серых в клетку брюках. Затем он как бы между делом обмолвился о цене билета, и она, наконец, спохватилась: спрятала ему в паспорт наличные на дорогу, а остальную сумму перевела на карту. Тогда ему пришла в голову мысль, что завтра, сразу как выйдет на нужной станции, он снимет все деньги, а карту сломает, чтоб отец больше не отслеживал его затраты.

– Всю мелочь прячь глубоко в карманы, это же столица – в автобусах полно ворья. Не ешь уличную еду, мало ли что туда суют!

Все лучше, чем твоя трава, подумал он в этот момент.

– Не ходи ночью по подворотням и отзванивайся мне каждый день, понял?

Кирилл попросил ее не переживать и выпить таблетку.

Когда они закончили и мать оставила его одного, он с великим облегчением написал Илье, что на завтра все схвачено. Увидел галочку «прочитано» и в тысячный раз удалил диалог.

* * *

Телефон, с которого он напишет, если все накроется, сейчас у него в руке. Диктофонная запись ему больше ни к чему.

Когда-то давно он обещал Мурату, что избавится от нее, когда уедет в Москву. Тогда это звучало не как обещание, а как одолжение. Мурат не верил ему до самого последнего и правильно делал, ведь ничего удалять Кирилл не собирался и в туалете клуба, где они громко поссорились, он точно о таком не думал.