Клиника Сперанского

— Корнеич, тащи бандуру, клиенты созрели.

Ах, как хотелось в этот момент Новикову выпрыгнуть из кресла и по морде Аскольду, по морде, потом выхватить из рукава пистолет и разрядить обойму в мерзкого Жабьева, нет, Жабьеву хватит пары пуль, а остальные пять — в Шубенкина, который только и умеет, что убивать да калечить. Но он сдержался, не для того сюда пришел, чтобы на корню загубить дело.

— Сейчас, сейчас, — откликнулся из кухни Корнеич.

— Давай, Андрюха, — прошипел Гуцало и с разворота влепил ногой в ухо Аскольду, но тот даже не покачнулся.

Ответный удар был короток и убийственно силен — кулаком в многострадальный и без того уже расплющенный нос Гуцало. Новиков рванулся на помощь, однако не смог оторвать зада от уютного кресла, остался сидеть точно привинченный. А кресло, между прочим, было тяжеленное. Гуцало, пуская носом кровавые пузыри, медленно оседал на пол, и Новиков выхватил из рукава пистолет и выстрелил в Шубенкина. Пуля попала точно в лоб. Несчастный Аскольд закатил глазки и рухнул на спину.

— Я же говорил — вы всегда будете стрелять в Шубенкина, вздохнув, заметил Жабьев. — Это больно, но не смертельно, очень скоро он оживет и будет мстить. Пожалеете, Андрей Петрович.

Новиков вновь дернулся, пытаясь встать, и вновь ничего не получилось. Тогда он выстрелил в Жабьева. С полутора метров промахнуться трудно, однако он промахнулся, пуля впилась в стену в полуметре от головы полпреда. Новиков мог бы поклясться, что начинал свинец правильно — летел точно в цель, но потом какая-то сила увлекла его в сторону. «Как там — телекинез?» — подумал он вяло, выпуская пистолет, который послушно заскочил в рукав.

— Так точно — телекинез, — встав со стула и подойдя, сказал Жабьев. — Вы только не нервничайте, Андрей Петрович, а то наделаете глупостей. Паричок я с вас сниму, помешает-с.

Снял парк, кинул в угол и спросил:

— Хотите, мы начнем вот с этого молодого человека, с Егора? А вы посмотрите.

— Валяйте, — хрипло ответил Новиков.

Из кухни с тазом, в котором плескалась тяжелая, источающая пар зеленая жидкость, приволокся плешивый Корнеич. На шее у него висела резиновая трубка с пластмассовым мундштуком на одном конце и воронкой на другом. Водрузив таз на стол и вручив трубку Жабьеву, Корнеич вновь уплелся на кухню.

А Шубенкин, между прочим, и не думал оживать, наоборот — под головой его начала набухать кровавая лужа.

— Минуточку, господа, — сказал Жабьев, отвлекая внимание от Аскольда на себя. — Как вы думаете, сколько Корнеичу лет?

— Восемьдесят, — бухнул Егор, которого трясло.

— А это имеет значение? — спросил Новиков.

— Каждая действительность имеет значение, — ответил Жабьев. — Корнеичу скоро двести, а он всё еще на женщин поглядывает. Правда, уже только поглядывает. Ну, а мне сколько?

— Двадцать два, — сказал Егор, покрываясь испариной.

— Двадцать пять, — предположил Новиков, имея в виду далеко не юношескую рассудительность полпреда, хотя на самом деле тянул он именно на двадцать два, не больше.

— Семьдесят, господа, — произнес Жабьев, лучезарно улыбаясь. — А всему виной вот эта волшебная влага. Подойди, Егор, не бойся.

Сказано это было так властно, что Егор, забыв о своем страхе, подошел.

— Закрой глаза, открой рот, лицо вверх — приказал Жабьев.

Егор, зажмурившись и запрокинув голову, раззявил пасть, и Жабьев вогнал в него трубку, да так умело, что снаружи осталась только воронка.

Это было из какого-то дурного сна: юный чекист в неказистой курточке с рыбьим мехом на капюшоне, прогнувшись, стоит перед невысоким молодым человеком с совершенно бесцветным, невыразительным лицом второгодника, а тот, второгодник, вытянув губы трубочкой, льет в воронку, торчащую изо рта чекиста, маслянистую зеленую жидкость, которую кружкой зачерпывает из белого пластмассового таза. Льет безостановочно кружку за кружкой, но после пятой останавливается и жестом манит к себе Новикова.

— Я сам, — говорит Новиков. — Прямо из кружки.

— Так вы сожжете горло, — возражает Жабьев. — Это почище желудочного сока, который запросто съедает зубы.

— Вы хотите мне сжечь утробу?

— Помилуйте, Андрей Петрович, я не желаю вам зла. Вы нам нужны, вы нам дороги.

С этими словами он выдергивает из Егора покрытый слизью шланг и говорит Новикову:

— Ну же, смелее.

А Егор открывает глаза, хлопает ими и делается изумленным-изумленным, радостным-радостным.

Глава 4. Три заряда, сударь

Кресло, из которого он до этого никак не мог выбраться, мягко вытолкнуло его, а ноги сами понесли к Жабьеву.

— Закройте глаза, откройте рот, — услышал он, и воля покинула его напрочь.