Клиника Сперанского

Кто-то за дверью наблюдал в глазок за происходящим, похмыкивал, похохатывал, но и не думал пресечь. Именно это, что какая-то сволочь видит его унижение и позор, больше всего угнетало Егора. На чужой роток не накинешь платок, теперь всё Управление будет об этом знать, и в тюряге, куда его непременно упекут, тоже об этом узнают, и станет он, бывший чекист, который звучит гордо, предметом удовлетворения похоти для всякой тюремной швали. Только и остается что удавиться.

Потом он, скорчившись, лежал на заносистом полу у вонючей параши, а эти два слона, молотя погаными своими языками всякую похабень, резались в очко. Слава Богу, не приставали.

На обед дали жиденькие щи и кашу с растительным маслом. Поев, Егор забылся, а проснулся оттого что один из педиков мочился в парашу и брызги летели на него, на Егора, но теперь это было всё равно.

— Давай, сдобненький, — сказал ему второй слоняра ласково, — снимай трусики…

С вечера еще он задумал проснуться глухой ночью и по очереди передушить спящих извращенцев. Хороший каратист смог бы это сделать, не поднимая шума, но Егор, как оказалось, таковым не был, хотя и брал призы на татами. Силенок, что ли, не хватило одолеть двух уродов. Действовать придется аккуратно, пережимая сонную артерию, но тихо-тихо, чтобы не проснулся второй. О последствиях Егор не думал, желание было единственное: отомстить, покарать и тем самым очиститься от скверны. Так и так придется отвечать за убийство товарища, вот это получилось глупо и этому нет оправдания, а что двумя подонками на свете будет меньше, за это ему, Егору, должны сказать спасибо.

Ночью, однако, во сне к нему пришел Саня, сел рядышком, привалившись спиной к параше, и потирая белыми пальцами черную рану во лбу, сказал: «Не вздумай. Ты теперь зеленый братец, утром за тебя заступятся, а к обеду уже выпустят». «Тошно мне, — пожаловался Егор. — Такое унижение». «Главное, что жив, — сказал Саня. — Не ты блудил, так что греха на тебе нет. Жив и без нового греха — это основное». «Ты мой грех, — возразил Егор. — Как я мог?» «Опять же не по своей воле, — сказал Саня. — Кто заставил тебя это сделать, тот и выпустит тебя отсюда. Не волнуйся, я простил».

Егор проснулся с бьющимся сердцем и увидел там, где только что сидел Саня, бледное тающее облачко. «Значит, и правда был», — подумал он, не замечая яркого бьющего в глаза света. Охранники и не подумали на ночь выключить забранную решетчатым плафоном двухсотсвечовую лампочку…

В десять утра в кабинет Кузнецова вошел очень высокий статный человек лет сорока с красивым мужественным лицом и представился Башкировым Макаром Алексеевичем. Был он в длинном черном пальто с белым шарфом, в руке держал черный котелок, который смотрелся весьма странно, ибо не носят в наше время котелки. Последовав приглашению, сел на стул, выжидательно посмотрел на Кузнецова.

— Слушаю вас, — сказал тот.

— Видите ли, Юрий Николаевич, — произнес Башкиров внушительно. — У вас в застенках томится некто Плетнёв Егор Тимофеевич. Томится незаконно и незаслуженно, подвергаясь сексуальным домоганиям двух сокамерников. Будьте любезны, восстановите справедливость, я вижу — вы порядочный человек.

— Прежде всего, Плетнёв не томится, а содержится в обычном следственном изоляторе, ожидая начала судебного разбирательства, — ответил Кузнецов, сдержав улыбку. — Он взят под стражу не по чьей-то прихоти, а в соответствии с Уголовным Кодексом России, то есть законно и заслуженно. Про домогания сокамерников мне пока ничего не известно, а если вы считаете, что лично я могу восстановить справедливость и выпустить Плетнёва на волю, то вы глубоко ошибаетесь. Все факты против Плетнёва.

— Факты? — переспросил Башкиров. — Лично я оказался невольным свидетелем этого несчастного случая и никакой вины Плетнёва не вижу. Дело было так. Во время разговора с Лукичом Плетнёв вытащил пистолет, положил справа от себя и слева от Гуцало. Меня это удивило, но я подумал, что может у комитетчиков так принято? Давление, так сказать, на психику. А надо заметить, Лукич тогда был здорово выпивши. И вот, представьте, когда разговор был закончен, происходит такая трагедия. Гуцало с Плетнёвым встают, Плетнёв берет со стола пистолет, а пьянющий Лукич, споткнувшись, кубарем летит им в ноги. Отчего-то вдруг выстрел — и у Гуцало дырка во лбу. Жуть-то какая.

— Откровеннейшая чушь, — пожав плечами, возразил Кузнецов. — Пистолет всегда на предохранителе, к тому же оружие вынимают в крайнем случае.

— Так крайний случай и был, — подхватил Башкиров. — Мефодич полез драться.

— Какой еще Мефодич? — начиная терять терпение, произнес Кузнецов. — Вы же сами сказали, что вас удивило, когда Плетнёв вытащил и положил справа от себя пистолет.