Клиника Сперанского

В Кислова, который после всех треволнений обмяк, влили стакан коньяку, и он совсем перестал соображать. Видел, что что-то с ним делают, поворачивая сильными руками голову то вправо, то влево, шепчут непонятные слова, заглядывают в глаза, отчего вдруг в памяти оживают старинные, не из нашего века картины, а гортанный язык той эпохи становится понятным, тот самый язык, на котором перед этим разговаривали посвященные, тот самый, черт его дери, язык, который не смог расшифровать дешифровальшик. Потом Петров как в масло всадил кинжал в грудь лесника и помазал вымаранным клинком лоб, глаза и губы зачуханного Кислова. Тот захотел сплюнуть, но ему жестом показали: не моги.

Над ним колдовали еще минут пять, а он безвольно думал: «Ритуалы, кровь. Язычники? Секта. Может, всё-таки масоны? У них во время посвящения вроде кого-то режут. Или не режут? Вляпался ты, браток, по самую сурепицу. Во имя чего? Во имя славного героя трудовых будней Уханова? Что есть наша главная цель и главная задача? Нет, не высадить на Марс нашего космонавта и не спионерить у американцев секрет вечной резины для покрышек. А главная цель и главная задача — это фуфло. Фуфло в собственном соку за рупь тридцать. Нету нынче ни цели, ни задачи, живи как хошь, надувай кого хошь, главное — греби к себе, три к носу, никто тебе пальцем не погрозит. Захотел в масоны и дуй себе в масоны, ежели пустят. Ну а уж теперь, раз пустили, жди перемен, это и есть мировое правительство. Что ни делается, всё к лучшему».

Вот так он успокоил себя, и к этому же времени закончилась и кампания, поименованная отчего-то посвящением. Что же это за посвящение, когда ты нетрезв и к тому же не знаешь, во что именно тебя посвящают?

Фадеев вновь налил вина из оплетенной бутылки, но на этот раз оно было красным, как кровь и вином не пахло. Впрочем, нет, выпив, он почувствовал его крепость и аромат. Даже водка после самогона кажется водичкой, а тут вино после коньяка.

Странное дело, он отрезвел, почувствовал в голове ясность, в членах резвость, захотел есть. В пальто было тепло, даже жарко.

— Теперь я кто? — спросил Кислов.

— Ученик, — ответил Фадеев.

— А вы с герром Кирхгоффом кто?

— Пользуясь терминологией Михаила Афанасьевича Булгакова, мы с ним мастера. Не напрягайся, Игорь, это не самая высшая ступень, зато почетная.

— Поэтому вы в пальто, а другие в куртках, — сказал Кислов.

— В чем-то ты прав, ученик, различие должно быть и в одежде, — ответил Фадеев. — Ну, ладно, хватит базарить, ты ведь хотел поесть. Вернемся к ужину.

— Последний вопрос, — поднимаясь, сказал Кислов. — Этого беднягу вы оставите здесь?

Кивнул на труп.

— Не домой же тащить, — в прежней уже своей хамской манере отозвался Фадеев. — Его найдут зарезанным где-нибудь на «Тропе Здоровья». Там часто режут.

Глава 14. Откровеннейшая чушь

Кузнецов сколько мог задерживал арест Егора Плетнёва, но дело было слишком серьезным, и на следующий день после убийства домашнее заключение сменилось камерой СИЗО, причем Сапрыкин, ехидствуя, настоял на камере самой вредной, где ожидала своей участи парочка педофилов-наркоманов.

Ребятишки эти с черепами неандертальцев тюремный опыт уже имели, а потому знали, как приструнить новичка из любимых народом органов.

Но всё по порядку. В камере было невыносимо жарко, поэтому ходили в трусах. Кроватью служил здоровенный, в треть комнаты, деревянный настил, на котором запросто уместилось бы десять человек. Ни матрацев, ни простыней, ни подушек не полагалось, спи так, а утром вместо зарядки выколупывай из себя занозы.

Прежде всего, сокамерники указали Егору его место — рядом с парашей. Тот пожал плечами и лег рядом с парашей, но оттуда так смердело, что он перебрался в угол к выходу. Э-э, нет, сказали педики, рекомендуем вернуться, иначе ночь длинная, всякое может случиться. Сегодня дежурит сержант Лавров, а ему по фигу, когда кто-то в камере орет. Они были огромные, эти неандертальцы, в тюряге занимались штангой, там же приохотились обходиться без женщин и уже не понимали, зачем эти бабы нужны, то есть повернутость у них была стопроцентная. Не перейду, хоть ты тресни, возразил Егор, который рядом с неандертальцами смотрелся подростком.

Они подошли, взяли его за руки, за ноги и, раскачав, перекинули к параше. Шмякнувшись о жесткий настил, Егор решил — хватит, после чего встал и ринулся на педиков, но вскоре понял, что силы не равны. Мышцы у ребятишек были железные, непробиваемые, реакция приличная, скорость тоже, руками махали, как бешеные, только уворачивайся, к тому же их было двое и оба работали слаженно. Короче, сломали они Егора, после чего наизмывались вдосталь.