Клиника Сперанского

— Тебе, холую, Гордеич прилично отстегивает, чтобы ты, хапуга, не воровал у фирмы, — объяснил Кислов. — Ведь взятка в десятикратном размере будет вычтена из прибыли, причитающейся фирме. Нам выгодно, чтобы директору было выгодно делиться и чтобы прибыль на добровольной основе всё время увеличивалась, а не уменьшалась. Усёк?

— Усёк, — ответил Стрижков, поднимаясь.

Он был на две головы выше приземистого Кислова, детство провел в драчливой деревне, и всё не мог понять, как тот, не мельтеша кулаками, сумел свалить его с ног.

Вот так, на первом же задании Кислов заимел в своем тесном окружении врага, который хоть и оценил, что Игорь не доложил Фадееву о случившемся, но от этого мягче не стал, а напротив оброс бронёй ненависти и скрытого хамства, которые у людей недалеких вырабатывают невероятную изворотливость с точки зрения напакостить конкретному человеку.

Как видите, почти одновременно у Новикова появился скорый на расправу Носков, а у Кислова изобретательный пакостник Стрижков.

Кстати, история с Нижним Ломовым имела весьма примечательное продолжение, знаменующее начало новых отношений между дойной коровой и дояром. Через два дня директор перечислил на счет фадеевской фирмы кругленькую сумму, несколько превышающую официальную задолжность, по телефону же объяснил Фадееву, что благодарен за поддержку новому фадеевскому работнику — господину Кислову, который, войдя в положение, пошел навстречу. Мол, так держать, драгоценнейший Василий Гордеевич, хороших работников воспитали, не хамов, а посему вот вам приварок к задолжности, который от всей души.

Фадеев, который из этой сюсюкающей бедиберды ничего не понял, вызвал к себе Кислова. Узнав про задержку, разъярился, хотя она, эта задержка, была ему глубоко до лампочки, просто нарушался принцип железного кулака, да и скрыли, выходит, холуи этот факт от начальника, что должно быть наказуемо, но, выслушав Кислова, вынужден был с ним согласиться. Да, в определенных случаях можно не ломать через коленку, не стучать кулаком по столу, а поступиться собственной гордыней и в результате остаться в барыше. Тоже, понимаете, политика.

Работать у Фадеева было поинтереснее, чем у Налейкина, хочешь — валяйся на диване, хочешь — освежайся в душе, главное, чтобы тебя не застали врасплох с очередной операцией по изыманию денег. Со Стрижковым в паре Кислов больше не аботал, сам Стриж не захотел, тошно ему было с Кисловым, которого, кстати, Фадеев назначил руководителем группы.

Дня через три вечером Кислову домой позвонил Налейкин, полюбопытствовал, как дела у подопечного, то бишь у Фадеева. Пока никак, ответил Кислов, но если что — сразу звякну. Ну, ну, сказал Налейкин.

Этим же вечером пришло электронное сообщение от Кузнецова, что в одном из помойных баков в районе Измайлово найден дипломат Новикова с его паспортом, разрешением на ношение огнестрельного оружия, сбруей, ножом и какой-то мелкой дребеденью. Ни пистолета, ни денег, ни записной книжки с телефонами. Сам он дипломат, естественно, не выбросил, значит, либо ограбили, либо убили, а так как два раза не умирают, жди, Игорек, вызова на опознание трупа из Тойоты. Поедешь вместе с Загрицыным.

Кислов отстукал: «Кто занимается делом?»

Кузнецов ответил коротко: «ФСБ»…

Действительно, следующим уже утром Фадеев вызвал Кислова и сообщил, что звонил Загрицын, попросил отпустить Игоря Анатольевича на три дня в Москву. В чём дело?

— Ну, так Новиков же помер, — ответил Кислов. — Надо опознать.

— Надо, так надо, — сказал Фадеев. — Оформляй командировку дней на десять, заодно, чтобы не гонять лишний раз транспорт, решишь парочку вопросов. Видишь, как я тебе доверяю?

— Польщен, — отозвался Кислов.

Ехать пришлось в одном купе с Загрицыным, который с момента посадки на «Суру» где-то до десяти вечера нёс какую-то ахинею, пытаясь выведать у Кислова несуществующие тайны. Нашел дурака. Кислов отвечал с серьезным видом, но при этом получалась такая чушь, что находившийся в купе рабочий сахарного завода из Каменки, потихоньку, банка за банкой, накачивающийся пивом, в конце концов не выдержал и заявил:

— Вы бы, господа хорошие, подрались бы, что ли.

— Это зачем? — надменно спросил Загрицын, решивший сразу же по возвращению из Москвы строго наказать секретаршу, заказавшую билеты не в СВ, а в купе, где, как известно, всегда найдутся две пары лишних ушей.

— Всё интереснее, чем слушать эту вашу галиматью. Вы, случаем, не в Кащенко направляетесь?

Ишь ты, начитанный, отметил про себя Кислов, делая вид, что возмущен не меньше Загрицына.

— Документы, — строго потребовал Загрицын и увидел в ответ прямо у своего носа немытую фигу, состроенную в ответ не старым еще, ироничным рабочим.

— Не те времена, — сказал рабочий. — Ручонки коротки. Я сразу вычислил, что вы гэпэушники. От вас, ребятки, нафталином несёт.

И тут же без всякого перехода, показав всю широту русской души, предложил:

— Может, пивка?