Клинки и крылья

Но тут раздался громкий скрип, грохот цепей, и деревянные, обитые железом ворота медленно поднялись. Альсунгские всадники, несущиеся к стенам, в недоумении придержали коней. Из ворот выступило войско защитников Энтора, и молодой рыцарь, ехавший впереди, гордо держал знамя с золотым львом.

— За Дорелию! За короля Абиальда!..

Завязалась новая схватка — явно неожиданная для альсунгцев. Их ряды смешались в растерянности, пока рыцари и немногочисленные пехотинцы Энтора ожесточённо бросались в гущу вражеской стали. Нитлот смотрел на это не без удовольствия; дорелийцы были настроены так решительно, что им, кажется, даже не требовалась помощь магов. Вскоре по приказу вождя Далавара к новому бою у стен начали подтягиваться агхи — в то время как часть альсунгцев, оставшаяся на тракте, всё ещё сражалась с мечниками и рыцарями лорда Толмэ. Альсунгцы растерялись. Они не предполагали, что у защитников города хватит сил выйти на поле боя, да ещё так напористо. Они недооценили энторцев — готовых, кажется, стоять за свой город до последнего человека, — и в итоге оказались зажаты в тиски…

Правда, очень ненадёжные тиски. Слишком тонкие для того куска, что был в них… Как бы отважны ни были дорелийцы, их по-прежнему ничтожно мало, чтобы разбить войко Хелт.

Вскоре Нитлот опять кусал губы в тревоге, тяжело ощущая свою бесполезность. Спускалась ночь; у Энтора полегли тысячи воинов; тракт, земля предместий, окрестные поля были залиты кровью, забросаны кусками изрубленных тел и потоптанных знамён. Благодаря Дару Нитлот чувствовал, как разгулялась битва: от легендарного Белого камня — и почти до самого берега Зелёной. Он не помнил, в какой из древних войн на полях под Энтором в последний раз ушло столько жизней. Какой ценой должна устоять столица Дорелии?…

Где-то на краю его сознания надрывалась от боли Индрис. Обессиленный Тейор молчал. Нитлот не знал, живы ли Двуликие — юноша-кот и женщина-коршун; вместо них небо затягивалось вороньём, предвкушающим пир. Чёрные стаи хрипло каркали и хлопали крыльями, слетались на запах крови и закатное солнце, как уродливые чёрные мотыльки…

Отчаяние душило Нитлота. Лучше бы Соуш не отвёл его к духам стихий в Заповедном лесу — тогда не пришлось бы так горько в них разочароваться… Древним силам земли нет дела до смертных; ему следовало помнить об этом, не верить в сказки. Нитлот сполз по шершавому стволу дерева, пряча лицо в ладонях.

Дорелия падёт, а после неё и всё Обетованное окажется во власти Хелт, которая мечтает на серебряном блюде поднести его тауриллиан. Мир будет ввергнут в Хаос…

Как только Нитлот подумал об этом, земля под ним задрожала. Он удивлённо отшатнулся от дерева — и дрожь усилилась, повалив его на колени… Корни змеились, а трава пела, и странная, низкая мелодия разливалась в сумерках; за мелодией тянулся шлейф из тысячи шепчущих голосов — подобных тем, которые Нитлот слышал на поляне в Заповедном лесу.

С поля битвы — с тракта и от стен — донеслись крики. Это были крики ужаса, а не торжества.

Не может быть…

Пошатываясь, Нитлот заставил себя подняться. Сделал шаг, и ещё один — край склона совсем близко… И увидел.

Внизу, под потемневшей мешаниной людских и лошадиных тел, землю крошили трещины. Гигантские, в несколько раз больше человека, покрытые изумрудным мхом корни выкарабкивались из-под земли. Они гнулись с сухим треском, хватали и ломали альсунгцев, словно щупальца чудовища… Редкие волосы Нитлота встали дыбом. Чистая, как хрусталь, подземная вода и соки земли долгими веками, тысячелетиями питали эти корни — а духи стихий вдохнули в них жизнь.

И теперь эта жизнь мстила за смерть и разрушения, нанесённые людьми. За уничтоженные леса, за возведённые городские стены. За пролитую кровь. За Хаос, впущенный в мир. За игры с теми силами, играть с которыми не положено.

За нарушенное равновесие.

Нитлот не был уверен, что разбуженные духами корни нацелены именно на альсунгцев; дорелийцы просто-напросто успели вовремя разбежаться… Скорее им ненавистны все беззеркальные — все, кто ненавидит магию или обходится с ней неразумно. Все, кому подчинилось Обетованное.

Невозможно утверждать с уверенностью, что они не тронули бы Альена, окажись он здесь… Будь он хоть сотню раз Повелителем Хаоса.

Численный перевес северян не имел уже совершенно никакого значения. Корни — укутанные в зелёное сияние, смех, невидимый шёпот и звон — хватали альсунгцев десятками и корёжили их заживо, будто ненужный мусор. Те, кто оставался в живых, бежали — но обычно на их пути появлялась новая трещина, и спастись удавалось ненадолго… Следом за корнями земля исторгла цветущие побеги, и сучья, и длинные кудри плюща… Всё это душило, ломало, терзало, рвало на части людей. Предместья Энтора звенели от криков.

Как только красное солнце скрылось за горизонтом, а на землю спустился мрак, почва вдобавок к другим своим детям изошла терновыми шипами. Чёрные и блестящие, они жадно подтягивались к альсунгцам, разбрасывая вокруг себя комья земли; то же зелёное, пронзительно прекрасное сияние окружало их — но то, что было потом…