Клинки императора

Каден выпрямился, подавляя желание размять натруженные мышцы в нижней части спины. «Если он это увидит, то наверняка решит, что мне необходимо провести весь остаток года, таская камни и расчищая погреба».

Однако Тан не обратил никакого внимания ни на камень, ни на его спину. Его взгляд был устремлен на лицо Кадена.

– Пойдем, – произнес он после долгой паузы. – Кроме торговцев, тебя хочет видеть еще кое-кто.

Монах вывел Кадена через заднюю дверь медитационного зала в узкий проход между двумя зданиями. После дней, проведенных в подземелье, полуденное солнце слепило Кадену глаза, поэтому лишь после того как они привыкли к свету, он смог увидеть бадью с водой, стоящую на каменной ступеньке, и чистый балахон возле нее. Тан жестом указал на них.

– Тебе надо привести себя в порядок, – произнес он с лицом, бесстрастным словно камень.

– Кто хочет меня видеть? – спросил Каден.

Тан снова показал на бадью. Поняв, что никаких ответов он не получит, Каден погрузил голову в холодную воду, после чего принялся выскребать грязь между пальцами. Он довольно долго возился, отскабливая наиболее бросающиеся в глаза пятна, выковыривая забившуюся глубоко под ногти черноту, отдраивая руки крупным гравием, подобранным с земли, так что под конец он начал бояться, что вместе с грязью сдерет и кожу. Тан явно не собирался позволять ему идти куда-либо, пока он не закончит, так что он постарался справиться настолько быстро, насколько мог. Когда наконец бо́льшая часть грязи была счищена, Каден натянул через голову чистый балахон.

– Ну хорошо, – сказал он. – Куда мы идем?

– Пока что никуда, – ответил Тан. – Сперва мы посмотрим на этих твоих посетителей через окно в зале.

– Почему бы нам просто не выйти и не встретить их? – спросил Каден, любопытство которого пересилило почтительность.

В голосе монаха прозвучала сталь, когда он ответил:

– Из зала мы сможем посмотреть на них так, чтобы они нас не увидели. Возможно, тебе пора уже начать думать о чем-то еще, кроме горшков и ваниате!

Каден споткнулся и чуть не упал. С того самого момента, когда Тан стал его умиалом, он беспощадно муштровал его не думать ни о чем, кроме ваниате. Все, что бы ни предпринимал Каден – от утренней молитвы и полуденного труда вплоть до голой каменной плиты, на которую он укладывался спать, – все было посвящено этой единственной цели. Были, разумеется, и второстепенные задачи – сама-ан, иввате, бешра-ан, кинла-ан, – но все они представляли собой лишь ступеньки лестницы. Он в замешательстве смотрел на своего умиала, но Тан твердой рукой направил его в медитационный зал, к окошку, выходящему на центральный двор.

Двое мужчин, по всей видимости, о чем-то спорили с настоятелем, в то время как вокруг на почтительном расстоянии собралась небольшая толпа монахов. У Кадена перехватило дыхание от великолепного зрелища, которое представляли собой новоприбывшие гости. Восемь лет, проведенных среди хин, приучили его к бритым головам и простым коричневым балахонам. Кожаный пояс был расточительством, кожаные сандалии – непозволительной роскошью. Эти люди, однако же, словно вышли прямиком из изобильных времен его детства.

Более высокий из двоих гостей был облачен в полный доспех; полированные стальные пластины сияли так ярко, что Каден едва мог на них смотреть. На его нагруднике, равно как и на массивном щите, который он опустил к своим ногам, сияло золотое солнце императорского трона. Над его плечами возвышались рукоять и головка огромнейшего двуручного меча, какой Кадену только доводилось видеть. Свой шлем он держал под мышкой – единственная уступка жаркому солнечному дню. Даже на расстоянии Каден мог разглядеть темно-синие глаза на лице, словно выкованном из металла. Не самое симпатичное лицо, но знакомое. Мисийя Ут – вспомнил Каден, чувствуя, как на его губах появляется несмелая улыбка.

– Эдолиец, – тихо произнес Тан.

Каден взглянул на монаха, в тысячный раз подумав о том, что за жизнь он вел до того, как попал в монастырь. Разумеется, золотые узлы на плечах Ута недвусмысленно объявляли о его принадлежности к личной императорской страже, однако эдолийские гвардейцы редко покидали пределы столицы. Откуда Тану могли быть знакомы эти эмблемы?

– Командующий, – добавил Тан.