Клинки императора

Каден снова перевел взгляд на узлы. Их было четыре, понял он внезапно. Когда он покидал Рассветный дворец, Первым Щитом был Кренчан Шо, и хотя Шо казался настолько же древним, как сама империя, он с непогрешимым профессионализмом руководил гвардией еще задолго до того, как Каден родился. Когда Каден с Валином пытались улизнуть из дворца, пустившись в очередную ребяческую авантюру, не кто иной, как Шо разыскивал их, Шо читал им нотации об ответственности перед империей, и именно Шо положил их поперек стула и задал им порку, невзирая на их протесты, требования отпустить и обиженные вопли, что «мы же принцы и ты обязан нам повиноваться!». Однажды, когда братья были еще совсем маленькими, у них хватило ума пожаловаться отцу, что Первый Щит плохо с ними обращается. Санлитун только рассмеялся и пообещал повысить Кренчану Шо жалованье за то, что он, помимо охраны, еще и учит его сыновей. Старый командир, очевидно, был мертв; тот факт, что Мисийя Ут носил на плечах четыре золотых узла Первого Щита, не мог означать ничего другого. И хотя Каден все детство провел в непрекращающихся войнах со стариком, сейчас он ощутил в груди пустоту и тупую боль, которую хин отбросили бы как иллюзию, но он сам по-прежнему называл скорбью.

Когда Каден покидал столицу, Мисийя Ут был одним из четырех командиров, непосредственно подчинявшихся Кренчану Шо. Будучи начальником Темной Стражи, он нес ответственность за охрану королевской фамилии от полуночного колокола до рассвета. Каден хорошо его помнил – жесткий, сухой формалист, лишенный обаяния многих других эдолийцев. На своей ночной вахте он расхаживал в полном доспехе даже внутри Рассветного дворца, его лицо постоянно было нахмурено и обращено вниз, так что свет от светильников почти не падал на него. Валин с Каденом всегда его боялись, несмотря на то, что он был призван их защищать.

Теперь, однако, проведя восемь лет в Ашк-лане, Каден больше не был ребенком, и за все это время Мисийя Ут был первым человеком, которого он увидел из своей прежней жизни. Несмотря на предостережение Тана, что им следует ждать и наблюдать, Каден ощутил жгучее желание выскочить наружу и осыпать сурового воина вопросами. На самом деле едва ли можно было желать лучшего посланника, чем Первый Щит его отца, чтобы прояснить все сомнения относительно того, что происходило в Рассветном дворце. Какие бы секреты ни таила Пирр Лакатур, теперь, когда Ут был здесь, они вскоре будут раскрыты. Каден уже повернулся к двери, но Тан удержал его, направив его внимание на происходящее снаружи.

Эдолиец резко жестикулировал свободной рукой, едва ли не тыча настоятеля пальцем в грудь. Ветер немного стих, и Каден сумел расслышать его голос, металлический и монотонный, явно больше привыкший командовать, чем вести переговоры:

– …несущественно. Он находится здесь ввиду нужд Нетесаного трона, а сейчас Нетесаный трон…

Налетевший порыв ветра унес остаток фразы.

Каден нахмурился. Мисийя Ут, которого он помнил, был человеком холодным, сложным для понимания, твердокаменным в своих убеждениях, но он никогда не позволил бы себе грубить и тем более угрожать кому-либо. То, что привело его сюда, оказалось слишком тяжелым испытанием и ожесточило его.

Второй из новоприбывших, очевидно, был вполне удовлетворен тем, что его компаньон взял переговоры на себя. Каден не мог видеть его лица, только длинные темные волосы, перевязанные красной шелковой лентой и спадающие вдоль его спины. Невзирая на тяготы путешествия и непредсказуемую горную погоду, на нем был отлично скроенный китель из красного шелка, застегнутый на пуговицы посередине, как было принято у наиболее высокопоставленных имперских чиновников, с низким воротником, облегающим шею. Солнечные лучи блеснули на его золоченых манжетах, и Каден моргнул от неожиданности. Только мизран-советник – гражданский министр самого высокого ранга – мог носить золото на манжетах и воротнике. Этот человек был одним из полудюжины людей во всей империи, занимавших еще более высокое положение, чем стоявший рядом эдолиец.

Внезапно советник повернул голову, и Каден сделал глубокий удивленный вдох. То, что он принял за ленту, придерживающую его волосы, на самом деле было плотной повязкой, полностью закрывающей глаза незнакомца. Несмотря на нее, он, казалось, взглянул прямо туда, где стоял Каден, после чего положил руку на предплечье солдата, словно успокаивая его. Мизран-советник, в отличие от эдолийца, был совершенно незнаком Кадену – должно быть, он обладал какими-то чрезвычайными талантами, если сумел подняться из бурлящих рядов имперской бюрократии за восемь коротких лет, пока Кадена не было в Аннуре. Ветер снова стих, и на этот раз Каден смог расслышать голос советника, гладкий как шелк, в который он был облачен:

– Терпение, мой друг. Он придет. Скажите, – обратился он к настоятелю, – насколько древен ваш монастырь?

– Ему почти три тысячи лет, – ответил Нин.