Клинки императора

Каден подождал, напрягая слух, в любой момент ожидая услышать хруст гравия под сапогами или тупой лязг доспехов… Однако единственным звуком был шум крови у него в ушах. Медленно-медленно он просунул голову в прореху.

Двор был пуст, ночь – спокойна; луна тихо пробиралась своим путем между звездами, отбрасывая под можжевельниками густые тени. Каден прислушался еще раз и затем, сглотнув, вытолкнул себя сквозь дыру. На один ужасный момент, когда ткань обхватила его торс, ему показалось, что он застрял, но сильного рывка оказалось достаточно, чтобы освободиться. Он встал, дрожа на холодном ночном воздухе.

Его охватил стыд. Патер бежал сюда всю дорогу без единой мысли о собственной безопасности, а он, Каден и-Санлитун уй-Малкениан, двадцать четвертый наследник своего рода и император Аннура, может только стоять и бессмысленно пялиться в ночь! Безжалостно, методично он обозначил свой страх, отделил от себя и отложил в сторону. «Страх – это песок, ничего больше», – напомнил он себе. Чувствуя себя несколько увереннее, он просунул голову обратно внутрь шатра.

Тристе и Патер сидели затаившись перед самой дырой и смотрели на него большими глазами. Каден энергично кивнул, и Тристе, ухватив мальчика за шиворот, с неожиданной силой просунула его сквозь отверстие. Патер в мгновение ока протиснулся наружу и съежился в темноте рядом с ним. Каден просунул руку внутрь, чтобы жестом показать девушке, что можно выходить… и застыл. Напротив павильона, вплотную к стене спального корпуса, в тени, что-то шевельнулось.

Он просунул руку еще дальше в отверстие, в отчаянии пытаясь заставить Тристе остаться внутри. Его пальцы коснулись гладкой кожи на ее груди, и она остановилась. Он чувствовал биение ее сердца, колотившегося под грудной клеткой бешеным контрапунктом к его собственному; однако она стояла неподвижно, выжидая, пока Каден вглядывался в темноту.

Тонкая полоска тени обогнула заднюю сторону павильона, и он напрягся, вглядываясь в нее изо всех сил. Патер неподвижно сидел на корточках рядом с ним. Можно было броситься бежать. Они с Патером бегали по этим дорожкам годами, каждый день – никакой солдат в доспехах не имел шансов их догнать. Однако это означало бы бросить Тристе… В одной мгновенной вспышке Каден осознал тонкость всего замысла. Тристе была одновременно и приманкой, и отвлечением. Она была предлогом, чтобы отделить Кадена от остальных монахов, козырной картой, обеспечившей его отсутствие в спальном корпусе, и гарантией, что, когда убийцы придут за ним, его внимание будет отвлечено.

Не факт, что она вообще не участвует в заговоре, – вдруг подумал Каден. Он поспешно призвал сама-ан ее лица, когда она рассказывала свою историю. На нем был виден ужас, сожаление и даже гнев, но никакого умолчания или попыток обмануть. Либо он жестоко просчитался, либо она была такой же жертвой козней Адива, как и он сам, и ему не хотелось даже думать о том, что с ней станет, если они оставят ее здесь.

Пока он мучительно искал другой вариант, силуэт, таившийся среди теней напротив, вырисовался более отчетливо. Каден напряг мышцы – и с облегчением вновь расслабился, узнав плотную фигуру Тана. Его умиал шагнул в пятно лунного света, сделал призывный жест и отступил обратно в тень. Рука Кадена все еще была внутри шатра; он решительно ухватил Тристе за платье и протащил ее в дыру. Как только девушка снова поднялась на ноги, они ринулись через залитое луной пространство, сутулясь, словно опасаясь удара какого-то огромного молота. В тот самый момент, когда они оказались в тени спального корпуса, изнутри каменного здания донесся крик – недоуменный окрик, мгновенно сменившийся воплем ужаса, а затем тишиной.

Каден оглянулся на Патера: малыш, и без того уже уставший после стремительной пробежки от Когтя и к тому же имевший более короткие ноги, не достиг еще и середины двора. Когда сверху раздался проклятый вопль, он упал на землю – темный съежившийся холмик посреди огромного пространства лунного света. Каден внутренне выругал себя за то, что, пускаясь бежать, не взял мальчика за руку свободной рукой.

Немедленно вслед за этим ужасная тишина, воцарившаяся после первого вопля, наполнилась другими криками, доносящимися из спального корпуса. Послышались грубые голоса солдат, перекликающихся между собой и проклинающих свои жертвы; затем люди высыпали на двор, устремляясь ко входу в шатер. Стальные лезвия их обнаженных мечей поблескивали холодной угрозой.

Когда солдаты исчезли, Патер с вожделением посмотрел на пространство, отделявшее его от друзей, затем назад, на тень, отбрасываемую шатром. В животе Кадена словно открылась глубокая дыра.

– Нет! – прошипел он. – Сюда!

Однако Патер уже спешил обратно, к сомнительной безопасности павильона. Каден слышал, как Ут внутри выругался, затем принялся выкрикивать приказы.

– Патер! – снова позвал он, впервые отпустив Тристе, чтобы бежать обратно к мальчику.

Его остановила железная рука Тана, схватившая его за запястье как раз в тот момент, когда Ут проделал двуручным мечом в ткани шатра огромную прорезь и ступил через нее наружу.