Клинки Ойкумены

С гематром проблем не возникло. Вехден…

Впрочем, не важно.

Притирка нового колланта заняла две недели. Семь пробных выходов, короткие полеты — не дальше десяти парсеков. Когда не осталось сомнений относительно полной совместимости команды — первый эксперимент. Видеозапись эксперимента Лука Шармаль пересматривал девять раз, в отличие от отчетов и комментариев, которые удостоились лишь однократного прочтения.

Он помнил эксперимент до мельчайших деталей.

Пустынное плато в горах Арротхи.

На всю планету — девятьсот семьдесят шесть тысяч четыреста тридцать два жителя, включая вахтовые смены. Ближайшее поселение — на расстоянии тысячи двухсот семи километров от испытательного полигона. Вечернее небо. Желтые перья веерных облаков. Порывы ветра гонят по плато волны горного ковыля: серебристо-зеленые, со стальным отливом. Кажется, что коллантарии стоят по колено в воде. Рядом с ними нервничает кандидат в пассажиры: варвар с Сеченя. Хмыкает, дергает кудлатую бороду; просит водки. Сеченцу объяснили, что ему предстоит. Предупредили, что эксперимент может оказаться опасным. Но, похоже, все мысли кандидата вертятся вокруг заоблачной суммы в десять тысяч экю. А все опасения сводятся к одному: «Не обманут ли?»

Половина гонорара уже лежит на счету варвара. Но сеченец беспокоится, кусает губы. Он доверяет только наличным.

Силуэты коллантариев расплываются, сливаются в искрящийся клубок. Уходя в волну, коллант превращается в гигантскую амебу — отдельных персон не разглядеть. Ложноножка амебы тянется к сеченцу, пытается захватить, принять в себя, переварить. Пассажир? груз? пища?! Фигура варвара мерцает, она то делается зыбкой, то вновь обретает плоть. Складывается впечатление, что сеченец никак не может решить: уходить в волну, или ну его? Вместе с ним колеблется «амеба», искрит сильнее, как поврежденная проводка. Миг, и коллант распадается на людей, вернувшихся в малые, плотские тела. Коллантарии ошарашенно трясут головами, несостоявшийся пассажир валится наземь. Море ковыля скрывает его. Едва камера дает приближение, делается видно: тело сеченца продолжает мерцать и содрогаться в конвульсиях, словно от электрических разрядов.

К нему бегут медики и спасатели.

Итоги неутешительны. Брамайн, вехден и невропаст наотрез отказываются участвовать в дальнейших экспериментах. На лечение сеченца уходит сумма, в двадцать семь раз превысившая гонорар варвара. Диагноз консилиума врачей гласит: «Общая рассинхронизация всех физиологических процессов организма». Сходные симптомы медики наблюдали у людей, выживших после нападения флуктуаций континуума. Рекомендации: цикл сеансов комплексной регенерации со стабилизирующей волновой терапией. В итоге сеченец остается жив, но здоровье варвара в полном объеме не восстановится уже никогда.

«Мне не хватило силы клейма», — признается Авл Стабоний Асина в ответ на вопрос, что пошло не так. Депрессия жрет помпилианца в три горла. Он готов попытаться снова, с другим составом колланта, но Лука Шармаль приостанавливает эксперименты.

При следующей встрече тестя с зятем выясняется, что Адольф Штильнер прекрасно помнит их предыдущий разговор. У Луки возникает подозрение, которое за четыре с половиной секунды оформляется в уверенность: космобестиолог поделился с банкиром своей гипотезой, лелея совершенно конкретный умысел. Профессор втайне рассчитывал, что тесть, с его-то связями и возможностями, поставит эксперимент, который сам Штильнер провести не в силах. Вероятность — семьдесят семь и три десятых процента.

С аккуратностью хирурга Лука направляет беседу в нужное русло, выразив сомнение в предыдущих выкладках зятя:

— Думаю, вы не учли один существенный момент. При переходе в волну мощность модифицированного клейма помпилианца может оказаться недостаточной для захвата дополнительного объекта.

— Усилитель! Живой ретранслятор энергии! — от возбуждения Штильнер отчаянно брызжет слюной. Зная за зятем эту неприятную привычку, банкир предусмотрительно расположился по другую сторону стола. — Разве я не говорил об усилителе?

— Нет.

— Рассеянность! Моя проклятая рассеянность! — профессор картинно хлопает себя ладонью по лбу, что выдает скверный наигрыш, и могучим глотком приканчивает бокал муската, что демонстрирует большой опыт и естественность. — Полагаю, милейший Лука, вы уже и сами догадались. Астланин! Абориген с Астлантиды! Подключен к помпилианцу ментальным поводком, он превращает его рабов из одноразовых батареек в подзаряжающиеся аккумуляторы с практически неистощимым ресурсом. Уверен, в колланте астланин будет действовать аналогичным образом, усиливая процессы в клейме.

— Помпилианцам категорически запрещено пробоваться в коллантарии при наличии подключенного астланина.

— Увы, это так, — вздыхает профессор.

Вздох еще более искусственный, чем хлопок по лбу.

— Увы, — соглашается банкир. — Не подать ли ужин?

Найти помпилианца, готового вопреки запрету родины выйти в большое тело вместе с астланином, сложно. Очень сложно. Но деньги в конце концов решают проблему.