Клинок без ржавчины

— Одной рюмочкой думаешь отделаться от нас, хозяюшка? Мы вечером зайдем, когда ваш студент приедет.

— Зачем ты обманул женщину, — сказал Раинаули, когда они вышли на улицу. — Ты же не придешь.

— Непременно приду. И знаешь, Тадиа, никуда я из Шираки не уеду! Гнать будут, не уеду!

Он немного помолчал и вдруг рассмеялся так молодо и радостно, как давно уже не смеялся.

— Нашла все-таки лампа свой высокий потолок. Нашла!

Симон Чохели попросил второго секретаря Гурама Глонти продолжать заседание бюро — на повестке дня стоял еще один нерешенный вопрос, — а сам поехал в Нариани. Там сегодня новые комбайны выйдут на ночную уборку хлеба.

В машине Симон достал из кармана пыльника холодные котлеты и хлеб, завернутые в пергаментную бумагу. Поставив машину у обочины, Симон и шофер Нодар наскоро перекусили и помчались дальше.

Солнце садилось, когда вездеходик проскочил под деревянной ярко раскрашенной аркой. Ее поставили тут, у въезда в Калотубани, в прошлом году, когда встречали колхозников из Подмосковья.

Чохели и на этот раз не изменил своей привычке. За аркой он остановил машину и пошел по калотубанским улицам пешком. Он любил эту степную деревню, и даже самое дурное настроение сразу покидало его, когда он приезжал в Калотубани.

Улица привела Симона на небольшую площадь. Он обвел взглядом новое здание правления колхоза, клуб, среднюю школу. За школьным садом виднелся белый домик лаборатории по проверке семян.

Не только каждому новому дому и каждому метру асфальта на улице радовался Чохели — он целый день чувствовал себя счастливым, увидев у калотубанской почты большую застекленную витрину со столичными газетами. А как Симон смеялся, когда ему рассказали, какой подвиг совершил почти столетний дед Мамука Варамашвили. В Калотубани никогда не было питьевой воды, ее возили на вьючных осликах и арбах за четыре километра с реки Алазани. Летом вода была мутная, теплая, нездоровая. Недавно в деревню провели водопровод с далекого горного источника. На площади поставили первую водоразборную колонку. В минувшую субботу дети испортили кран — вода потекла на землю. Увидев это, старый Мамука поспешил к колонке и зажал кран ладонью. Говорили ему: «Дедушка, не трудись понапрасну, воды у нас теперь много, пусть освежит землю». А он даже рассердился: «Это все равно, говорит, что видеть, как льется кровь у раненого человека, и не помочь ему».

Так и удерживал воду более часа, пока не нашли слесаря.

Чохели вышел на западную околицу Калотубани, где его, как всегда, поджидала машина.

Неслышно подкрался темный душный ширакский вечер. На какое-то время степь притихла, даже неугомонные кузнечики дали отдых своим трещоткам. Сильнее запахло остывающей землей — так всегда бывает здесь после захода солнца, когда день сразу, без сумерек, сменяется ночью.

На пригорке у самой дороги светился всеми окнами новый дом. В него, видимо, только-только вселились. Во дворе еще стоял старый пузатый комод, около него хлопотали двое молодых парней в армейских гимнастерках, но что-то у них не ладилось, из комода вываливались ящики, и один из парней сердито крикнул:

— Где ты, Ламара, давай помоги!

В окне показалась молодая женщина. Чохели не слышал, что она ответила парням, но женщина махнула рукой, откинула голову назад и вдруг залилась таким смехом, что даже дремавший райкомовский шофер проснулся и выглянул из машины.

«Что может быть красивее в жизни, чем обрадованный человек», — подумал Чохели.

— Куда теперь? — спросил Нодар.

— Заедем на часок в Калотубани. Мы у них сегодня комбайны забрали. Наверно, злы на нас, как черти.

— Огонь на себя, значит, товарищ майор! — усмехнулся Нодар.

— Приходится иногда… Должность такая, — сказал Чохели, усаживаясь в машину.

— Здравствуй, Манучар! Ты что сегодня, за хозяина? — сказал Чохели, пожимая Угрехелидзе руку.

— Какие мы хозяева, Симон, — сразу набросился на секретаря райкома Манучар Угрехелидзе. — Хозяева! — повторил он и показал рукой на темный угол позади большого, похожего на бильярд письменного стола председателя. — Видишь, угол паутиной зарос. А когда-то здесь два переходящих знамени стояли… Теперь посмотри на Доску почета — половину карточек поснимали. Один не угодил Кривому Мито, другой на заработки в «Грузнефть» подался, третий вениками на базаре торгует. И я тоже хорош — слышал, наверное, бригаду бросил, липу свою срубил. Для чего, думаешь, я с такой красотой расстался? Моей липой вся деревня любовалась. Кривой Мито довел, вот что! Поверишь, когда я свой дворик начал пахать, муторно мне стало. Показалось, что я к дедовской сохе вернулся. А я уже без колхоза не могу, Симон…

— Да кто тебя гонит?

— Гнилая доска гвоздя не удержит. Ничего у нас с этим председателем не выйдет. Писали мы тебе, просили разобраться. А ты наш колхоз за десятки километров объезжаешь. Понимаю, не мил он твоему сердцу. Но разве имеет право секретарь райкома делить колхозы на любимые и нелюбимые?

— Сдаюсь, — сказал Симон, — есть за мной такой грешок. Ну что ж, давай будем разбираться.

— Я уже разобрался, Симон! Помоги мне, будь человеком!