Клинок без ржавчины

Бутылка керосина стоила полмиллиона рублей. Раньше в пекарне можно было купить хотя бы кукурузную лепешку — чади, обжаренную в постном масле. Но теперь и этого не стало. До нового хлеба было еще, ох, как далеко, а закрома Грузии были выскоблены начисто. Министерство снабжения закупило в Румынии большую партию кукурузы. Когда зерно привезли в Батуми, выяснилось, что оно червивое. Мука для выпечки не годилась. Говорили, что на этом деле кое-кто нагрел руки… Так или иначе, в тот год неслыханно поднялись в цене дикая груша — панта, крапива, портулак и еще всякая зелень, которую собирали мальчишки и девчонки в нагорных лесах. Министерству снабжения покоя не стало от рабочих делегаций. Шли представители от железнодорожных мастерских, от табачной фабрики, от ортачальских кожевников, печатников… Товарищу министра Гоче Калмахелидзе приходилось соловьем разливаться, чтобы как-нибудь успокоить терзаемых нуждой людей.

Гоча Калмахелидзе был сыном кутаисского лесопромышленника. С детства он привык к роскоши и любил, когда его окружали сытые, обеспеченные люди, любезная беседа, крахмальные воротнички, шарканье шевровых сапог по зеркальному паркету. Поэтому Гоче Калмахелидзе тягостно было общение с этим всегда недовольным народом. Да еще в дождливую погоду.

Что ни говори, но эти бедные люди выглядели особенно жалкими в ненастные дни. Они приносили с собой запах сырости и грязной одежды, и стоило им войти, как тотчас пропадало ощущение покоя и уюта в кабинете товарища министра. Каким непрочным и зыбким казалось тогда Гоче его благополучие.

Он отошел от окна и остановился посреди комнаты, сосредоточенно потирая лоб, словно пытаясь что-то вспомнить. Из гостиной доносился звон посуды. Накануне у Гочи был званый ужин. «Большую честь мне оказали, ничего не скажешь…» Кого пригласил, все пришли: члены Учредительного собрания Бидзина Чхеидзе и Ражден Гомартели, командир особого отряда Меки Кедия, редактор газеты «Эртоба» Силия Лашхи, начальник метехской тюрьмы Дудэ Кванталиани, министр снабжения Леван Беридзе — «мой министр», как любовно величал его Гоча. Весьма почтенная публика собралась вчера в розовой гостиной.

Гоча подошел к печке и, ощутив под рукой еще не согревшийся кафель, недовольно поежился. Он улегся снова в постель и сразу вспомнил вчерашнюю пирушку. «Восхитительные голоса у сестер Церетели! А как кстати явились ортачальские рыбаки! Молодцы! Бросили на стол живую рыбу в тот момент, когда тамада провозгласил тост в честь моего министра. Одна рыба скользнула в подол Бабули Абхазава… То-то смеху было и шуток!»

Гаянэ принесла кофе. Вошла мягко, бесшумно. Пока не поставила чашку возле кровати, Гоча и не заметил, что она в комнате. Горячий кофе подбодрил его.

— Дай бог тебе здоровья, моя Гаянэ! — воскликнул он.

Гаянэ щипцами поворошила в печке уголь и собралась уже выйти из кабинета, как хозяин остановил ее:

— Постой, Гаянэ! У меня папиросы кончились. Набей гильзы.

— Я вчера целую коробку спрятала, — Гаянэ кивнула в сторону книжного шкафа, где Гоча устроил тайник для «запретных плодов».

— Пусто там! Гости ничего не оставили! — соврал Гоча, желая подольше задержать Гаянэ в комнате.

Ему было приятно присутствие этой красивой девушки. Он вполне невинно, как ему казалось, любовался ее юной прелестью. Правда, руки у Гаянэ от постоянных стирок красные, и кожа на них всегда сморщенная, будто ошпаренная, и, случалось, она приносила с собой из кухни запах перегорелого масла, но все-таки…

Это «все-таки» было границей, которую Гоча не преступал даже мысленно. Не к лицу это мужчине его возраста, отцу двух дочерей на выданье…

В последнее время Гоча стал жаловаться на сердце. «Пока поднимусь на третий этаж, три раза останавливаюсь, чтобы дух перевести!» — говорил он. Именно поэтому мадам Оленька резко ограничила дозу табака и спиртного в дневном рационе товарища министра: пять папирос и рюмка коньяку. Разумеется, Гоча этим не удовлетворялся. Он доверился Гаянэ и устроил в книжном шкафу маленький склад «запретных плодов». Потихоньку потягивал коньяк и жадно курил.

Самая незначительная тайна очень быстро сближает людей. Гаянэ гордилась оказанным ей доверием — приняла на себя роль хозяйки подпольного склада, хотя многозначительные взгляды и намеки Гочи порой пугали ее и настораживали.

Поведение Гочи не осталось незамеченным и мадам Оленькой. Один или два раза она перехватила взгляд, которым ее супруг следил за хлопотавшей в кабинете Гаянэ. «Что-то глазки у вас подозрительно блестят, мой друг», — подумала мадам Оленька. В самом деле, если бы не этот блеск в глазах мужа, она бы и не заметила, как худенькая девчушка за каких-то два года преврати-лась в девушку на выданье и так налилась, что платье на крутых бедрах вот-вот треснет по швам.