Клинок предателя

С золотого яруса донесся одобрительный рев: вне всякого сомнения, любимцев короля заранее уведомили о том, когда следует проявлять энтузиазм. На серебряном кричали чуть тише, и мне показалось, что я даже услышал вопли неверия и ярости. На дубовом ярусе царило замешательство, которое вскоре сменилось радостным шумом и аплодисментами: не от того, что гости сообразили, что происходит, а потому, что наконец–то поняли: пора выразить одобрение происходящему. Сомневаюсь, что кому–то вообще было дело, что происходит на железном ярусе.

— Я успею прикончить ее прежде, чем подоспеет охрана, — размышлял Кест. Он повернулся к Брасти. — Но тогда не смогу добраться до герцога. Они меня схватят. Сумеешь подняться туда и убить его прежде, чем тебя поймают?

Брасти взглянул на него, потом на лестницу, соединяющую уровни.

— Я…

Фелток схватил столовый нож и замахнулся на Кеста.

— Святые угодники, ну–ка, заткнитесь все и сядьте спокойно, — велел я.

— Вот оно, Фалькио, — торопливо сказал Кест. — Так они и разрушат всё, ради чего жил король. Скажи мне, назови лишь одну причину, одну стоящую причину, почему я не должен пытаться остановить бурю прежде, чем она начнется?

Я схватил его за шею и притянул к себе так, что наши носы едва не столкнулись. Поймал его взгляд.

— Потому что. Мы. Не. Чертовы. Наемные. Убийцы.

— Нужно было убивать ваших как можно больше, проклятые предатели! — зарычал Фелток.

— Погодите–погодите, герцог хочет единства, он сам так сказал, — воскликнул Брасти. — Не нужно портить пир.

— Поклянитесь своей честью, сколько бы она ни стоила. Чертовой своей честью поклянитесь, что вы не причините вреда девчонке, или даю зарок, что я всех вас, плащеносцев, положу, семь преисподних мне в помощь.

Я повернулся к Фелтоку.

— Я — Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев. Клянусь, что ни я, ни мои друзья никогда не поднимут оружия на Валиану, принцессу, королеву или просто глупую девчонку, с которой мы познакомились.

Кест смотрел на меня во все глаза.

— Хочу услышать это от него, — сказал Фелток, указав на него ножом.

— Будет так, как он сказал, — тихо ответил тот. — Пока жив Фалькио, первый кантор плащеносцев, я не подниму оружия на твою госпожу.

Фелток бросил нож.

— Что ж, думаю, мы во всем разобрались, насколько это возможно, — радостно воскликнул Брасти. — Глядите, сейчас начнутся танцы.

И он поскакал по лестнице на дубовый ярус. Не желая сидеть в одной компании с Кестом и Фелтоком, я последовал за ним.

* * *

Казалось, что в огромный овальный зал сошли все приглашенные с верхних ярусов и с самого нижнего ради того, чтобы насладиться музыкой и танцами. Сначала гостям предложили пару быстрых плясок, затем один традиционный танец, а после начались обычные парные. Лишь несколько дворян вышли танцевать, но среди них оказался сам герцог и несколько его приближенных. Брасти, как обычно, вел себя развязно, танцуя со всеми дамами подряд из тех, что могли его вынести. Он почти уже пригласил на танец юную благородную деву, но ее отец бросил в их сторону яростный взгляд — заметив это, она поспешно смешалась с толпой.

Мне же больше нравилось наблюдать за музыкантами. Оркестр из дюжины человек сидел на низком постаменте справа. Музыканты были в основном молоды, но командовал ими пожилой человек, который едва справлялся. Его седые длинные волосы, какие бывают у трубадуров, спускались до самых плеч, в меру изысканная одежда повторяла герцогские цвета — темно–красный и золотой. Сквозь морщины на лице еще виднелась былая красота. Слепец. Я не сразу это понял. Лишь спустя некоторое время обратил внимание, что его блестящие голубые глаза не моргают и не двигаются. Вместо них в глазницах находились два драгоценных камня. А затем я заметил, что у него к тому же что–то не так с ногами. На нем были трубадурские кожаные сапоги до середины бедра, но ноги не двигались, даже когда остальные музыканты начинали раскачиваться в такт музыке. Конечно, не все музыканты притопывают, когда играют. Но, скорее всего, ног у него тоже не было — лишь приделанные к телу деревянные колодки в сапогах. Я не заметил, как он вошел, но рядом с ним стоял мальчик лет десяти, играющий на волынке. Рядом лежали два черных костыля. Время от времени трубадур клал руку на плечо помощника и пальцами выбивал замысловатую дробь — мальчик тут же приносил ему воды или другую гитару или шептал что–то на ухо остальным музыкантам.

Я наблюдал за ним долгое время, и лишь когда он принялся играть на гитаре медленную печальную песню «Сумерки влюбленных», мелодию которой исполнить было невероятно сложно, хоть она и казалась довольно простой, я наконец–то узнал его. Бал Армидор! Человек, когда–то приходивший в наш городок и певший песни, потрясавшие до самой глубины души. Бал Армидор, исполнявший баллады о плащеносцах.