Клинок Тишалла

В конце концов пришлось бы ему сказать. Тщеславие, конечно. Мне казалось, что я сумею перенести и смешки за спиной, и всеобщее «Я знал, что он не сдюжит», и лживые соболезнования остальных студентов, когда не сдам экзамен. Но только не от Хэри. Ему я должен был сказать, что провалился нарочно. Из всех, кого я знал в своей жизни, ему я более всего хотел доказать, что могу пройти любой тест — только не желаю.

Чтобы он понял: я отказался, а не провалился.

— Не могу, Хэри, — пробормотал я. — И так подумаю, и эдак, по-всякому… не могу. Помнишь, что ты мне заявил, когда мы только познакомились, столько месяцев тому назад? «Характер не тот». Ты был прав. Не тот.

— Херня.

— Правда.

— Херня это, вот что! — яростно прошептал Хэри. — Все из-за Боллинджера, так?

— Ага.

— Он получил то, на что напрашивался. Умолял просто.

— Не в том дело.

— Тогда в чем? В чем?

Лицо его налилось краской. Он явно сдерживался, чтобы не врезать мне, будто мог вышибить дурь из моей головы.

Если бы все было так просто.

— Я трус, — беспомощно признался я.

— Что? Потому что сложился, когда он тебе врезал? Гос-споди Иисусе, Крис! Боллинджер был тебя втрое тяжелей. Живой бульдозер, блин. У тебя не было ни шанса — а ты все равно сунулся в тот гальюн. Отвага бывает разная, Крис. Бывает горячая — как у меня. Начнется драка, и меня затягивает — но таких парней навалом. У тебя смелость холодная. Ледяная, парень. Ты, наверное, самый храбрый сукин сын, какого я в жизни видывал.

В глазах у меня защипало, язык завязался узлом. Я только и смог, что покачать головой. Что тут объяснишь? Но если я не начну говорить, то расплачусь — а я бы скорей повесился.

— Я всегда хотел одного — попасть в Поднебесье, — проговорил я. — Всю жизнь мечтал быть актером. Ты знаешь, что такое быть актером, Хэри? Это значит каждый день возвращаться в тот сортир.

— Ты справишься, — настаивал он. — В Поднебесье ты станешь самым крутым парнем на квартале — как в тот раз, когда раскатал меня на лугу…

— Не в том дело! — воскликнул я. — Не в опасности. Плевал я на нее. Я возвращаюсь в тот сортир, потому что вынужден кого-то калечить, убивать — только ради того, чтобы поднять цену своих акций, заработать пару тысяч долбаных марок! Что мне с тех марок? Я и без того богат. Ну что мне нужно такого ценного, что стоит чьей-то жизни?

— Либерал, твою мать, — пробормотал Хэри. — Аристократ. Нет ничего дешевле жизни. Будь ты из работяг, ты бы знал — у нас это в крови. Черт, в районе старой Миссии чью-то голову можно купить дешевле, чем хороший бифштекс.

— Так это для тебя, — отозвался я. — А для меня — нет. Прикидываться без толку.

— Тогда у нас, кажется, проблема.

— У нас?

Он откинулся на спинку кресла и поставил стакан на пол.

— Ага. У нас. Это не только твоя проблема. Ты мой лучший друг, Крис.

— Ну да! Хэри, ты же меня еле терпишь!

— Ты спас мне жизнь. Я такого не забываю.

Я хотел возразить, но он оборвал меня.

— Нет. Спас. Ты провалишь экзамен — ты возвращаешься к жизни скандинавского бизнесмена. Это одно. Не так плохо. Я провалюсь — я возвращаюсь в поденщицкие трущобы Сан-Франциско. Это другое. Ты спас мою карьеру, а это важнее жизни. Я не позволю тебе страдать из-за этого.

— Поздно, — с горечью вымолвил я.

— Слушай, предположим, ты сдашь экзамен. Что потом?

— Как обычно. Два года полевой практики в Поднебесье — для акклиматизации и тренировки на местности, если получится; допустим, я найду адепта, который меня примет в ученики. Потом возвращаюсь, чтобы получить имплантат…

Шанс вспыхнул у меня перед глазами, и Хэри уловил это, когда по моей физиономии расползлась первая за много месяцев улыбка.

— Понял, Хансен? — Он ухмыльнулся в ответ. — Ты все по правилам метишь играть, парень. Все думаешь, что ты должен делать. Что тебе важно на самом деле — стать актером или все же попасть в Поднебесье? Кто сказал, что это комплект?

— Я… я…

Сказать мне было нечего. В голове у меня эхом отдавались слова Хэри.

«Кто сказал, что это комплект?»

19

На следующий день я сдал экзамен, показав наивысший за последнее десятилетие результат.

20

Следующую неделю я провел, мотаясь по Консерватории, — собирал вещи, готовился. Училище было моим домом на протяжении трех лет, и трудно было поверить, что больше я его не увижу.

В ту же неделю с меня наконец окончательно сняли хирургическую маску. Теперь, глядя в зеркало, я видел незнакомые черты перворожденного чародея.

Мое истинное лицо.

Меня порой до сих пор от его вида передергивает.

«Я эльф», — повторяю я себе снова и снова.

Я эльф.

Еще я потратил немного времени, наблюдая за ходом турниров. Мой голос сливался с восторженными воплями студентов Кобелятника, когда Хэри своим неуставным способом пробивался от этапа к этапу. Финальный бой он, правда, завалил, но когда поздравлял победителя, на залитом кровью лице отражалась такая дикая радость, будто он сам стал чемпионом.

Потом я на неделю отправился домой — повидаться с отцом и матерью, со старшими братьями и маленькой сестренкой, побродить по полям вокруг усадьбы, порыбачить, навестить окрестности Мальме, где я вырос…

Попрощаться.