Он помахал рюмкой.
— Плесни мне еще этой дряни, а? Трудно быть серьезным, пока я трезв; когда я полупьян, это вовсе невозможно.
Я нацедил ему еще глоток бренди, и он поболтал рюмкой, ожидая, пока напиток нагреется в теплых ладонях. Потом я плеснул себе, выпил и налил снова, прежде чем ответить:
— Помнишь, когда мы в последний раз вот так сидели и пили вдвоем?
Он поднял рюмку, глядя на свет сквозь жидкий, жаркий янтарь бренди.
— В тот раз это была рецина. Помнишь?
— До мелочей.
— Двадцать пять — нет, двадцать семь не то восемь лет прошло. Да, я тоже вспоминал. Ты в ту ночь тоже хандрил по-черному.
— Тоже?
Он многозначительно глянул на меня, словно говоря «Да ну тебя!».
— Черт, Крис, будь мы на Земле, я бы уже тащил тебя к врачу регулировать серотониновый баланс.
Я внезапно обнаружил что-то очень интересное в своей рюмке.
— Эй, — пробормотал он, — хочешь поговорить — поговорим. Не хочешь — молча выпьем. Я не против.
Некоторое время мы так и делали: пили молча. Кейн, казалось, наслаждается тишиной; в моих ушах она звенела пустотой, и я сидел, словно на иголках.
В конце концов я рискнул.
— Просто… — выдавил я из себя. — Помню, как за пару дней до того, как отправиться во фримод, я записал рассказ обо всем, что случилось с нами в Консерватории и что мы натворили. Помню, как я размышлял тогда, какими мы будем лет через двадцать или тридцать. Что будет, если мы встретимся.
— Ничего похожего, да?
— Точно.
— И это тебя тревожит?
— Да. Отчасти.
— Как так?
— Я не могу заставить себя понять, Хэри, — беспомощно пробормотал я. — Разобраться, где я поступил правильно, а где ошибся. Вот он я: император Анханы. Власть. Беспредельное богатство. Вечная молодость. А я даже не могу решить для себя, награда это или наказание.
— Тут, верно, не со мной надо советоваться, — хмыкнул Кейн. — Для меня дышать — и то награда.
— Как ты можешь смеяться?
— А что ж мне — плакать? Какой в том смысл?
— Не знаю, Хэри. — Я отставил рюмку и отвернулся. — Я даже не знаю больше, если ли смысл хоть в чем-то.
Вдруг оказалось, что я тычусь лицом в собственные ладони.
— Эй… ну брось, Крис. — Оставив подтрунивание, он положил мне на плечо теплую руку.
— Может, смех — это единственный ответ, — проговорил я, растирая зудящие веки. — Все так… нелепо, понимаешь? Как могло все это случиться со мною? Как мог я стать тем, кем стал? Я не понимаю. А я должен понять, но
— Ну да, блин. А чего ты ожидал?
Я снова поднял голову.
— Не знаю. Может… я ожидал, что
— Смысл жизни ищешь? Черт, Крис, тут и я могу тебе помочь.
— Да?
— Само собой. Нет в жизни смысла.
Вот тут рассмеялся и я — горько, безнадежно.
— Помог, называется.
— Жизнь просто длится, Крис. Сегодня ты жив. Завтра мертв. Сегодня ты неудачник. Завтра — царь вселенной. Смысла нет. Судьба никуда не ведет. Она просто
— Я не соглашусь на это. Не могу согласиться.
Он пожал плечами.
— Все мы делаем вид, будто хаоса не существует. Мы прослеживаем связи между событиями и наделяем эти связи смыслом. Вот почему мы так любим рассказывать о себе байки. Каждая история — это попытка наделить смыслом судьбу.
— Я все вспоминаю отца — Воронье Крыло. Моего брата, Торронелла. Чем они заслужили страшную смерть? Как вышло, что я правлю во славе, а они погибли в муках?
— Откуда мне знать? Это же не моя история.
— Тогда — моя?
— Может, тебе не стоит слишком волноваться об их судьбе? Лучше сосредоточься на их роли в твоей истории. А о том, что они заслужили и что получили, пусть волнуются сами.
— Оставь мертвецам самим хоронить своих мертвых, — промолвил я.
— Именно. Вот что ты будешь делать по случаю их смерти — это уже часть твоей истории. Тогда, может, в ней и смысл появится.
— Какая же история может оправдать весь кошмар прошлых недель? Что в ней будет сказано о невинных жителях Анханы, что убивали друг друга в чумном бреду? О тех, кто сгорел в пожарах? О тех трусах, кто бежал из города, прятался, оставляя умирать других, а теперь выбрались на свет?
Кейн задумчиво отхлебнул бренди и пополоскал во рту, прежде чем, проглотив, ответить.
— Я не так давно тоже маялся сходными мыслями, — промолвил он неспешно и поднял руку, так что свет лампады упал на оставшиеся после кандалов Шахты шрамы. — И вот что надумал. По мне, так жизнь с большой буквы «Ж» лишена смысла в нашем понимании — как скала, или солнце, или все такое. Она есть, и точка. Но это не значит, что наши
— Этого мало, — выговорил я. Как и все мудрые слова, сказать их было легче, нежели переварить. — Какое значение я могу придать своей истории?
— А мне откуда знать? Может, если ты просто расскажешь ее, как можешь, она сама подберет себе мораль по вкусу.
Вот за эту мысль я и держусь теперь. Так Хэри снова спас мне жизнь.