Клинок Тишалла

Гаррет кивает Райте, и тот приказывает носильщикам посадить меня в конце стола и подождать за дверью.

– А дверь закройте, – коротко добавляет он. – То, что будет сказано в этой комнате, вам знать необязательно.

Четверо монахов касаются кончиками пальцев лба в знак повиновения и гуськом выходят из комнаты. Закрыв дверь.

Губы Гаррета превращаются в горизонтальную черту, и он поднимается на ноги со зловещим изяществом выпи.

– Полагаю, наручники будут к месту, – замечает он, огибая стол.

Голова его склонена к плечу, словно Администратор одним глазом высматривает рыбу на мелководье.

Райте вытаскивает откуда-то пару белых пластиковых наручников.

– Кейн, не шевелись.

Двигаясь так медленно и уверенно, что мне и в голову не приходит отмахнуться, он пристегивает мое левое запястье к подлокотнику кресла и затягивает ленту.

– Ну, Райте, это уж слишком, – хмурюсь я. – Дружба дружбой, но связывать себя я даже жене не позволяю…

Я пытаюсь шутить, но скользкая змея уже пытается заползти обратно в глотку. Башка ее давит на легкие, мне не хватает воздуха. Я посмеялся бы, но боюсь трусливо заблеять – тогда я пойму, насколько на самом деле испуган, а к таким потрясениям я определенно не готов.

Райте затягивает вторую ленту вокруг моего правого запястья вместе с подлокотником. Гаррет берет со стола стопку белых картонок, переворачивает верхнюю и читает.

– Ладно, – кивает он своим мыслям. Смотрит на меня. – Думаю, мы готовы.

Ловлю себя на том, что машинально проверяю наручники на прочность.

– Какого хрена тут творится?

Гаррет взвешивает в руке колоду карточек.

– Мне даны весьма конкретные инструкции, Хари. Я намерен выполнить их со всей возможной точностью, как это у меня в обычае. Признаюсь, что смысла в большинстве их я не вижу, но это, пожалуй, и необязательно. Основное требование – ты должен вполне ясно осознать свое положение.

– Тогда тебе долго придется объясняться.

Он демонстрирует полный набор белых, слишком крупных для его тощей физиономии зубов.

– Ваше превосходительство!

Райте открывает мешочек, которого я при нем прежде не видел, и вытягивает оттуда рулон блестящей сетки. Когда он разматывает ее, я понимаю, что сетка серебряная – в точности как та, которой я накрыл Ма’элКота на стадионе Победы столько лет назад.

– Ты знаешь, что это такое, Кейн? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами. Наручники при этом врезаются в запястья. Больше не буду.

Улыбка Райте похожа на лезвие.

– Ты знаешь, что я с ней намерен делать?

– Меня это должно интересовать?

Приходит очередь Райте пожимать плечами. Дышит он неровно и вообще похож на девственника, впервые увидавшего женскую грудь.

Словно матадор свой плащ, он набрасывает сетку мне на голову.

Сеть обрушивается на меня, как ведро ледяной воды, так быстро и сильно, что я не успеваю ощутить, какова она на ощупь – холодная или горячая, и судорожно хватаю ртом воздух. Я замираю, бормоча что-то нечленораздельное, и комната вспыхивает белым, словно кто-то сунул мне в череп магниевую вспышку, а потом эта сволочь такими же вспышками поджигает напалм, которым обмазаны мои ноги и спина, и я весь горю, кожа трескается, причиняя невыносимую боль, чувствую запах жареного мяса и ледяное прикосновение спирта к обугленной коже…

Передо мной стоит незнакомец в алой сутане монастырского посла; лицо его похоже на замшевую маску, местами приклеенную к костям, а в иссиня-белых глазах полыхают отсветы того же пламени, что оставило на мне эти ожоги.

– Кто… – с трудом выдавливаю я. – Кто ты такой?

– Ты меня не узнаешь, Кейн? – цедит он сквозь зубы и хищно скалится.

Наклоняется ко мне, будто собирается впиться клыками в лицо. Тянет скрюченные когтистые пальцы к ребрам, задевает серебряную сетку, рубаха трет обгорелую кожу, и я дергаюсь от новой боли.

Низкий злобный голос незнакомца обжигает не меньше взгляда:

– Я твой лучший друг.

3

– Помню… я помню… – Голос мой рвется, словно тряпица. – Помню, как проснулся… в поезде, и ты… ты…

– Очарование наложено на твою Оболочку. Для этого ты не обязан быть в сознании, – скрипит он с той же едкой ухмылочкой. – Твой разум, как и твоя Оболочка, – всего лишь сплетение токов Силы. В тот же миг, как я сдерну с тебя сетку, шаблон Очарования наберет Силу из окружающей среды, и ты будешь любить меня как сына и доверять мне как отцу.

– Зачем… ты так… со мной?..

– Полагаю, на этот вопрос могу ответить я, – замечает Гаррет. Он пристраивает задницу на краю стола и дарит мне один из тех сочувственных взоров, которые Администраторы разучивают перед зеркалом и приберегают для тех, кого собираются втоптать в дерьмо. – Но прежде чем дать ответ, я хотел бы добавить кое-что от себя. Ты мне никогда не нравился, Майклсон. Ты позор всей касты – ты всегда пользовался нашей компанией для достижения собственных целей, вместо того чтобы служить ей. Ты эгоистичен, самовлюблен и груб. Ты ставишь собственное суждение выше суждений начальства. Я знаю, что и ты меня недолюбливаешь и никогда не любил. Однако при всем этом я должен заверить тебя, что доставшаяся мне задача не принесет мне радости. Ничего личного, Майклсон.