Клинок Тишалла

Он вытаскивает из-под стола, за которым восседал, черный чемодан с двумя металлическими рукоятками – не то медными, не то позолоченными. Взгромоздив ящик на столешницу, Гаррет поворачивает его ко мне стеклянисто-гладким боком, похожим на экран.

– Думаю, ты не знаком с устройством, на основе которого создан этот блок, – замечает он. – Туземцы называют его Артанским зеркалом. По природе своей оно крайне схоже с обычным наладонником, но работающим не при помощи квантовых электромагнитных эффектов, а на токах Силы. Суть в том, что это устройство питается от гриффинстоуна. До тех пор, покуда гриффинстоун сохраняет… мм… пожалуй, следовало бы сказать «заряд», устройство будет записывать передачу с твоего имплантата. Это, в некотором роде, усовершенствование «глубокого погружения»: поскольку запись производится на отдельный блок, нам не придется возвращать после казни твою голову. Собственно говоря, устройство это магическом образом связано с аналогичным ему в Терновом ущелье, на Полустанке, так что, хотя физически ты находишься здесь во фримоде, группа избранных – скажем, цензоров – на Земле будет следить за событиями в реальном времени. Полагаю, твой бывший Патрон, праздножитель Вайло, находится в их числе.

Вспышки в черепе становятся все ярче, их шипение выталкивает голос Гаррета куда-то в верхний диапазон, так что он звучит пронзительно и звонко, будто из глубокой алюминиевой канистры.

– Можешь говорить что угодно и думать что угодно; нужные кадры будут подклеены к записям камер безопасности, запечатлевшим спасение Тан’элКота, – история начнется впечатляющим аккордом. А все, чего не одобрит Совет, из финальной версии будет вырезано.

Вырезано…

Финальная версия…

Гаррет и Райте одинаково откидываются назад, сложив руки на груди, и ждут, пока до меня дойдет. Они поймают Шанну на меня, как на живца, чтобы я мог видеть, как она умрет. Все запишут.

И будут продавать.

Все перед моими глазами растворяется в белом пламени, и на свете не остается ничего – только гнев.

4

– Должно быть, пощипало изрядно, но теперь ожоги тебя не так беспокоят, верно?

Райте снимает с меня сетку и снова убирает ее в мешок.

Я киваю:

– Да, Райте, спасибо.

Мой лучший друг наклоняется ко мне, кладет теплую ладонь на плечо, а свободной рукой срезает наручники, пристегнувшие мои запястья к подлокотникам.

– Мы же не станем говорить, что случилось в этой комнате, верно? Никому от этого лучше не будет, тебе – в первую очередь.

– Ты прав, – отвечаю я, кивнув снова.

Очень внимательный парень; кое-что он понимает быстрее меня.

– Ты даже думать об этом не захочешь. Лучше думай о работе, которая тебе предстоит. Лучше забудь обо всем, что здесь было сказано, пока я не дам тебе знак. Столько раздумий… они тебя только встревожат зря. Мы же не хотим, чтобы ты попусту изводился, верно?

– Да, Райте, ты, как всегда, прав, – отвечаю я, благодарно сжимая его плечо освобожденной рукой. – Спасибо, малыш. Ты мой лучший друг. Мне чертовски повезло, что у меня есть ты, повезло как никогда в жизни.

В льдистых глазах вспыхивает улыбка.

– Повезло? Удача тут ни при чем, – говорит он. – Это судьба.

5

Кратер имеет в поперечнике добрую сотню ярдов – округлая вмятина на вершине холма в четверти мили от окраин Палатина. Мне кажется, он метеоритный; я не геолог, но эти горы не вулканического происхождения, а кроме того, зев вулкана не может быть таким ровным – словно параболический отражатель.

Звезды сияют над голым холмом. Деревья, и кусты, и трава, и прочая хрень – все выгорело до мелких ломких угольков, до черной земли, и недавно, судя по тому, что все вокруг до сих пор воняет керосином.

В центре чаши стоят стальные леса в два этажа, высотой в несколько ярдов каждый. На нижней платформе расположен алтарь, и на нем какой-то парень проводит ритуал жертвоприношения; жертвы – цыплята, козлы и прочая недорогая живность. Парень совершенно наг, но, несмотря на холодную ночь, истекает потом, потому что земля под лесами покрыта толстым слоем тлеющих углей, куда он швыряет обескровленные тушки.

На лице его я замечаю гримасу. Похоже, парень в своем деле новичок, и кровь в таком количестве его пугает, но он продолжает читать заклятия – крепкий малыш. Голос его едва слышен за нервным квохтаньем и испуганным блеянием, а то, что мне удается разобрать, непонятно. Слетающие с его губ звуки трудно назвать словами… во всяком случае, человеческими.

На той же платформе рядом с заклинателем валяется другой юноша. Он только начинает пробуждаться от наркотического сна, чтобы обнаружить, что лежит голым и связанным тонкой впивающейся в тело проволокой.

– Грег! – окликает он коленопреклоненного у алтаря юношу. На расстоянии полсотни ярдов, разделяющих нас, едва можно разобрать, что он говорит. – Грег, в чем дело? Что ты творишь? Почему меня связали?

Он скорее озадачен, чем напуган.

Это ненадолго.

Говорит он по-английски. Я совершенно уверен, что это важно, но почему – никак не припомнить.