Клинок Тишалла

– Тебе не понравится.

– Черт, Крис, поздняк метаться!

– Ты узнаешь… узнаешь о богине…

– Богиня больше не тревожит меня. Шанна мертва.

Взгляд его теряет цепкость.

– Почти.

Мурашки пробегают по спине, и под ложечкой слипается ледяной ком.

– Лучше объясни, что ты имеешь в виду.

– Не могу. – Голос его слабеет, и я понимаю, чего стоит ему каждое слово. – Только показать.

– Ладно, – упрямо заявляю я. – Я готов.

– Нет. Не может такого быть. – Он делает глубокий вдох и еще один, и еще, набираясь сил. – Входи в транс.

Это требует усилия, но через пару минут я уже могу различить плывущие в воздухе бесплотные черные струйки, а еще пять минут спустя из пустых фантазий они сгущаются в натуральные глюки. В Яме разгорается свет: мягкое, всепроникающее сияние, будто взошла осенняя луна. Мерцание стягивается к нам, окутывая чело Делианна огненной короной. Из немыслимого родника льется оно на лик чародея, заполняя лунным светом черты, чтобы протянуться ко мне и ударить в глаза.

Свет взрывается у меня в черепе, вышибая мозги.

И на свободное место льется память Райте.

А…

блин…

твою мать…

…хххррр…

2

По большей части – не так страшно.

Подбородок Тоа-Сителя под моим кулаком… горючее масло сочится из пор… пожар на пристани… утопая в Шанне… логика боли… звон Косаля, теплая рукоять в руках, щель между ящиками на палубе речной баржи…

Я другого не могу снести.

Этого…

Того, что они де…

Что делают с…

Даже подумать не могу; в первый же миг чужая память вывернула меня наизнанку, швырнув на холодный каменный пол Ямы.

– Кейн? – Рядом со мной т’Пассе. – Кейн, помочь тебе?

Блевотина рвется из меня, полосуя горло, кровью омывая язык. Я мучаюсь долго. Куда дольше, чем полагал возможным. Сухие спазмы сотрясают мои кишки, и это хорошо.

Хорошо, что мне не приходится говорить.

Я с трудом размыкаю веки. Лужа блевотины расползается, накрывая мою ладонь. Я не шевелюсь. По сравнению с моими руками лужа кристально чиста.

Заставляю себя оглядеть черную корку на клинке Косаля. Засохшая кровь. Ее кровь. Распадающееся надвое тело. Вонзенный в лицо меч. Короткий звон, когда жизнь ее утекает сквозь меч…

Утекает в меч.

Я выдержу. Перетерплю. Я лучше буду смотреть на засохшие остатки ее живой крови, чем думать о том, что эти бездушные сраные педофилы творят с Фейт.

Но сердце предательски отвергает мою волю. Я слышу ее крик. Я чувствую вкус ее слез. Фейт…

Господи, Фейт…

Хрусть.

Правую руку пронизывает боль. Я тупо смотрю на сжатый кулак – по костяшкам стекает тонкая струйка крови – и только тогда соображаю, что врезал по каменному полу под собой.

Такую боль я могу выдержать.

Такая боль мне по душе.

Повторим.

Хрусть.

Мозоли на костяшках сошли много лет назад, но кости не потеряли плотности: не ломаются. Только расходится смятая плоть, обнажая пронизанный алыми прожилками сустав, будто белые на красном игральные кости.

– Что с ним? – спрашивает т’Пассе. – Зачем это он?

Хрусть.

– Хари, прекрати, – шепчет с пола Крис.

Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть ему в глаза. Они полыхают состраданием. Столько сострадания, что для милости не остается места. Он не избавит меня от боли. Он будет мучиться за меня и со мной, но избавить не может.

Хрусть.

В лужу блевотины падают костяные ошметки.

– Он повредился умом, – говорит т’Пассе. – Помогите же ему. Остановите его!

Пленники придвигаются ко мне, протягивая руки, – утешить, пособить. Предложить мне жизнь.

– Кто дотронется, – цежу я сквозь зубы, – убью.

Все пялятся на меня. Я поднимаю кулак и пожимаю плечами в знак извинения. Кровь стекает по руке, капает с локтя на пол.

– Моя дочь, – выдавливаю я вместо объяснения, и все как-то понимают, но продолжают пялиться: Делианн, т’Пассе, кейнисты, и Перворожденные, и «змеи», и даже Тоа-Ситель, – и до меня постепенно доходит, чего они ждут.

Они хотят, чтобы я оказался тем, кто знает, как быть дальше.

А я знаю.

Перед глазами стоит разумный образ действий. Ответственный. Проскользнуть через пещеры. Уйти вниз по течению. Охранять меч. Собрать союзников, развязать партизанскую войну. У великих Перворожденных магов отыскать способ очистить от скверны Слепого Бога клинок и реку. Но я не могу высказать все это. Не могу облечь в слова и составить план.

Потому что тогда Фейт останется в руках моего врага.

Хрусть.

Смотрю на разбитые до кости суставы. По окровавленному фарфору бегут черные ниточки трещин. Больно. Очень больно.

Боль – это инструмент. Орудие природы. Ее способ объяснить нам: «Вот так не делай, придурок». Мой враг в другой вселенной, мне не дотянуться до него. Но теперь я знаю, кто он такой. Что он такое. И заставлю его явиться ко мне.

А там пусть природа берет свое.

Орбек со своей командой скатываются по лестнице из здания Суда на галерею, словно в сцене из старинной немой комедии.

– Старшой! – орет Орбек. – Эй, старшой! Клятый Суд полон долбаных монахов!

Я поднимаю голову:

– Знаю.