Клише

Поэтому прикусив губу, сажусь на сидение напротив и медленно приподняв юбку до резинки чулок, развожу ноги, а после, бесстыдно скользнув ручкой в трусики, начинаю ласкать себя, неотрывно глядя в его темнеющие глаза. И да, Гладышев тут же заводиться.

Смотрит жадно, лихорадочно, похотливо, как я изгибаюсь на сидении от наслаждения, но, тем не менее, не спешит останавливать. Только, когда я подхожу к самому краю, перехватывает мою руку и поманив к себе, усаживает верхом.

– Ты, сводишь меня с ума, малыш, – выдыхает, входя в меня на всю длину, отчего мы в унисон стонем, захлебнувшись острым наслаждением и непередаваемым чувством, от которого внутри всё сжимается и на глаза наворачиваются слезы. Потому что это был он – мой единственный, любимый мужчина. Мужчина, о котором я мечтала столько лет, которого представляла на месте другого, которого желала, как никого и ничего в своей жизни.

От осознания этого можно было сойти с ума. И я сходила на пару с Гладышевым. Стонала, умирая от каждого толчка, покрывала любимое лицо короткими поцелуями и плакала, не замечая слез.

Было жутко неудобно, жарко и больно, но это всё не имело значения, кроме прожигающих меня, насквозь любимых глаз; сжимающих ягодицы, родных рук, и дарящего абсолютно сумасшедшее удовольствие, идеального для меня члена.

Нам потребовалось немного времени, чтобы прийти к финишу. Но боже, что это был за оргазм! Наверное, у водителя заложило уши от моего крика и кончилось терпение, потому что в салоне заиграла музыка. Кончали мы под Pink Floyd и их «Ещё один кирпич в стене», естественно, это не могло не повеселить, поэтому у нас с Гладышевым, как только мы пришли в себя, началась хохмическая истерика, особенно, когда дети заголосили своё:

« Hey, Teacher, leave those kids alone!

All in all you're just another brick in the wall.»

– Слушай, а это прикольно, – объявила я, подвигавшись взад-вперед.

– Что? Трахаться под Pink Floyd? – насмешливо уточнил Гладышев, похлопав меня по попке.

– Нет, смеяться, когда ты внутри, Олеженька, – подмигнув, чмокнула я его и со стоном сползла на соседнее сидение, кое-как собирая ноги в кучу. – Кошмар. Для чего делают эти машины? Не повернуться –не развернуться, я все колени отбила. Еще и класс люкс называется!

– Ну, уж точно не для того, чтобы ты упражнялась в верховой езде, – с усмешкой замечает Гладышев, натягивая трусы со штанами.

– За такие космические деньги, могли бы и «верховую езду» учесть, – пробурчала я и стянув трусики, попыталась ими хоть чуть-чуть убрать влагу между ног, но они уже были мокрыми насквозь. – У тебя нет влажных салфеток?

– Нет.

– Блин, сейчас же всё потечет…

– Ну, хочешь, могу у водителя спросить? – предложил он со смешком, наблюдая за моими потугами.

– Не вздумай! Я теперь вообще не знаю, как буду ему в глаза смотреть.

– Нашла о чём переживать, – закатил он глаза, а потом отправил меня в нокаут. – Он и не такое видел и слышал.

– И что это значит? – охренев, вскинула я бровь, засунув трусики в сумочку.

– Да не в том смысле, – чертыхнувшись, тут же заверил Гладышев. – Работал он раньше у одних извращенцев.

– Неужели? А всё-таки что эта баба делала за твоим столом?

– Янка, в какого ты такая ревнушка? – покачав головой, рассмеялся он и притянув к себе, смачно поцеловал в губы, шепча. – Не помню никаких баб. Только ты – самая красивая, самая сексуальная, самая желанная, роскошная, неповторимая, единственная, самая любимая, одна такая на свете женщина…

– Гладышев, сколько ты выпил? – засмеялась я, зардевшись от удовольствия.

– А причем тут выпил? Я трезвый такого же мнения.

– Мнения-то может и такого, но хрен бы ты его озвучил.

– Ну, значит, сегодня твой день, – выдала эта нахальная рожа.

– Сволочь ты, Гладышев.

– Сволочь, – согласился он и посерьезнев, нежно скользнул ладонью по моей щеке. – Янка…

– Да, любимый?

– Люблю тебя, – шепнул он. – Больше жизни люблю.

Я задрожала и сглотнув подступившие слезы, просто кивнула и прильнула к его груди, крепко-крепко обняв. И столько было в этом простом объятие, что невозможно выразить словами.

Не знаю, сколько мы так просидели, наслаждаясь близостью и молчанием, но тут на горизонте замаячил Макдоналдс, и я поняла, что зверски хочу есть.

– Давай, купим что-нибудь перекусить, – попросила, оторвавшись от Гладышевской груди.

– А что ты хочешь?

– Не знаю, но только без пафоса, я не при параде.

– Твоя любовь к фастфуду ещё жива или шаурмечки канули в лету?

– Будешь теперь всю жизнь припоминать?

– Конечно, одно из самых ярких впечатлений в моей жизни, – хохотнул он.

– Вместо того, чтобы посмеиваться, взял бы тогда и поразил моё воображение, – бросила я вызов.

– Ладно, – пожал он плечами типа – легче легкого, поэтому я решила усложнить задачу.

– Сейчас, в течение часа.

– Хорошо, – кивнул с таким же невозмутимым видом и постучав водителю, велел остановиться, после чего одел пальто и вышел.