Клише

Некоторое время мы еще дурачились, а потом через «не хочу» отправились в душ, где снова занялись любовью. Выползли мы из него полумертвые, мечтающие поскорее добраться до кровати и заснуть. Вот только стоило нам лечь в постель, как на нас вновь накатила какая-то безумная тяга, и все повторилось. На сей раз до дрожи трепетно, томительно нежно и очень долго, после чего сил не осталось не то, что идти в душ, а даже, чтобы перевернуться и выйти из Янки. Так мы с ней и заснули, и по идеи должны были проспать до утра следующего дня, но отчего –то, как по команде просыпались каждые два часа и словно оголодавшие лихорадочно набрасывались друг на друга. Она была такая горячая, сонная и мокрая, что я сразу же, без прелюдий входил в нее и трахал со всей силы, повинуясь ее протяжным «глубже», «сильней», «еще». К утру следующего дня это все, конечно же, дало о себе знать: у нее все там саднило и болело, но мы не могли остановиться и дошло до анального секса, после которого мы уже проснулись окончательно.

– О, кошмар, – скривилась Янка, аккуратно вытираясь после душа.

– Да, переборщили мы с тобой, – согласился я, так как мне и самому было совсем не кайфово.

– Теперь еще и задница болит. Ты мне все-таки что-то порвал, – стенала она, веселя меня.

– Ничего я там тебе не порвал. Первый раз всегда больно.

– Это ты из личного опыта? – насмешливо уточняет она и отбросив полотенце, натягивает мои шорты.

– Получить захотела? – показав ей кулак, принялся я завязывать галстук.

– Спасибо, любимый, получила уже… во все щели, – натянув футболку, отправила она меня в нокаут.

– Чайка, ты… Я в шоке, короче, – хохотнул я, качая головой, не в силах подобрать слова.

– Угу, – улыбнувшись, чмокнула она меня в губы и соорудив на голове шишку, спросила. – Что хочешь на завтрак? Овсянку?

– Нет, с овсянкой я завязал, – парирую с усмешкой скорее самому себе.

– Неужели?! – театрально хватается она за сердце. – Гладышев, ты меня пугаешь. Завязывай, а то испортишь нам погоду на Новый год.

– Тебе не угодишь: то погоду порчу, то зануда.

– С твоим занудством, Олеженька, я уже смирилась, а вот с плохой погодой вряд ли получится.

– Ну, тогда овсянку. С грецким орехом и бананом.

– Правильно, менять привычки надо постепенно, – одобрительно кивает она и уходит на кухню.

Через десять минут застаю её возле плиты. С мягкой, счастливой полуулыбкой на губах, она медленно помешивает кашу и попивая кофе, смотрит задумчивым взглядом на суету за окном. И настолько эта домашняя, умиротворенная картина поражает меня, что я, как идиот застываю в дверях и завороженно наблюдаю за Янкой, понимая, что вот именно сейчас впервые за последние шесть лет по-настоящему счастлив.

– Ты чего там застыл? – заметив меня, с улыбкой интересуется она.

– Любуюсь тобой, – оторвавшись от косяка, подхожу к ней и обняв со спины, заглядываю в кастрюлю. – Мм, выглядит аппетитно.

– А ты сомневался?

– Нет.

– На, попробуй, нормально или еще посахарить, – подув, протягивает она мне ложку с овсянкой. Я пробую и с сосредоточенным видом жую.

– Сойдет, но в следующий раз сахара поменьше и молока побольше, – изо всех сил сдерживая улыбку, подвожу итог. Чайка изумленно замирает, а потом как-то опасно приподнимает ложку, поэтому я спешу успокоить мою тщеславную львицу. – Да шучу-шучу. Вкусно, малыш. Нереально просто. В жизни такой вкусной каши не ел.

– Ой, – отмахивается она. – Не п*здите, Олег Александрович.

– Серьезно! Вообще никто так не умеет как ты.

– Ага-ага, – смеется она, а щечки тем не менее розовеют от удовольствия.

Пока она готовит на стол, я, как и всегда по утрам, звоню сначала Леське, потом Сашке. Поболтав с ним, мы принимаемся за завтрак. Точнее, я ем, а Янка, не отрываясь, смотрит на меня.

– Что? – не выдержав, спрашиваю, когда на ее губах расцветает нечто похожее на материнскую улыбку.

– Любуюсь тобой, – тихо отвечает моя девочка, и нежно коснувшись моей щеки, медленно обводит контур лица. – Соскучилась по тебе сильно.

– Надо было сразу рассказать про этого мудака, а не шифроваться.

– Надо было, – соглашается она и тяжело вздохнув, добавляет. – Прости, вечно я создаю тебе проблемы.

– Не думай об этом, я все решу. Скорее всего, уже сегодня.

– Знаю. Ты всегда все решаешь. Долго будешь занят?

– К пяти часам освобожусь. А у тебя какие планы? Еще нужно где-то выступать?

– Нет, это был последний корпоратив, так что до середины января я свободна.

– А дальше?

– А дальше… у меня сольный в марте, отменить его очень сложно. Все билеты в Крокус давно проданы. Но я буду не сильно занята, просто надо ездить на репетиции, а вечером уже дома. Надеюсь, ты не против? – осторожно уточняет она.

– Против, если ты собираешься выступать в чем-то похожем на тот… презерватив, что был на тебе вчера.

– Между прочим, этот «презерватив» от Версаче, – насмешливо отмечает она.

– Да хоть от самого Господа – Бога. Моя женщина не будет сверкать сиськами на всю страну! – отрезаю я.

– Как скажешь, костюмы перешьют, – просто пожимает она плечами и поднявшись, начинает убирать со стола.

– И что вот так просто? – недоверчиво вскидываю бровь, ожидая подвоха.