Разбудил его играющий на лице свет. Никита повернулся, пытаясь укрыться от солнечных бликов, но сон уже ушел. Хоть он и не замерз без одеяла за ночь, ветерок казался свежим и бодрил. Никита приподнялся на локте, щурясь, и понял, почему свежесть эта ощущалась лишь на лице — плющ упал длинными, густо усеянными мелкими листиками, плетьми прямо на постель и укрывал его всю ночь. Свет сочился сверху. Запрокинув голову и прикрыв один глаз — размытый полумрак раннего утра казался нестерпимо ярким — прямо над собой Никита увидел дыру в потолке комнаты. Тёмно-зеленая листва там влажно поблескивала от росы. Над головой завозилось, мелькнула нога в замшевом сапожке, и вниз обрушился каскад брызг. Никита вскочил на кровати.
— Доброе утро! — Рокти звонко смеялась. Как будто и не было вчерашнего разговора.
— Доброе, доброе, — проворчал Никита, выпутываясь из длинных лоз.
— Давай быстрей сюда! Солнце уже час как взошло. — И едва не на голову сверху упала тонкая и прочная веревка.
— Погоди, обуться дай, — Никита завозился со шнурками, кинул взгляд на оставленный в углу горшочек. Глиняный бок едва угадывался за плотным переплетением стеблей. — Рокти, у меня посуда тут, прибрать может? Его плющ оплел.
— Оставь, до вечера сам на полку вернется.
Никита встал, помахал руками, разминаясь. Лезть по веревке не хотелось, но он ухватился повыше, подпрыгнул. Его тут же потянуло наверх, и он едва не врезался в край потолочного оконца. Тонкий материал скользнул по ладоням, обжигая, он выпустил убегающую змею из рук, вцепился в мокрый плющ, подтянулся, вылезая наружу. Ясень поддержал его под локоть, помогая. Когда он поднялся, наконец, на ноги — насквозь мокрый и крепко пропахший терпким духом темно-зеленой листвы — Ясень протянул ему широкую замшевую куртку, видно, со своего плеча, да пару перчаток. Никита поблагодарил его, но тот развернулся и затопал к стоящим поодаль лошадям. Рокти, сидя верхом на рыжей кобылке, наматывала верёвку на локоть, глядела дерзко и вызывающе. Ясень, ухватившись обеими руками за луку, грузно перевалился в седло. Серый в яблоках конь переступил с ноги на ногу. Никита с ужасом уставился на третьего — гнедого жеребца.
Натягивая куртку, он изучал предоставленное в его полное распоряжение транспортное средство. Гнедой стоял спокойно, чуть поводил ушами, раздувал ноздри, вдыхая прохладный утренний воздух. Три шага, растянутые до минуты, кончились. Почти не поворачивая голову, конь следил, как человек зашел сбоку — ладонь, не касаясь, прошлась вдоль крупа — Никита покрепче обхватил луку и, опершись ногой о стремя, в одно медленное и осторожное движение поднялся в седло.
— Никогда не ездил верхом, да? — Рокти широко улыбалась. Никита едва оторвал взгляд от лошадиной спины. Узда лежала в руках как дохлый уж.
— Расслабься, спину прямо... да расслабься же! — Охотница захохотала, укрыв лицо в ладони. Ясень глядел хмуро, ситуация не забавляла его, и Никита даже почувствовал что-то вроде признательности. — Мы пойдем шагом, — Рокти едва успокоилась, прыскала в ладошку, — просто сиди прямо и держи равновесие. Опусти каблук... каблук опусти! Запомни, пятками ты посылаешь лошадь вперед, а поводьями — сдерживаешь...
Они тихо тронулись сперва через поляну, потом — под низкие своды ветвей над лесной тропинкой. Рокти, сидевшая в седле с непринужденной грацией опытной наездницы, поглядывала на Никиту, игриво усмехаясь. Поток ее шуток казался бесконечным, и лишь иногда она забывала о них, чтобы дать один-другой дельный совет. Ясень молча ехал позади и смотрел хмуро.
Забияка, рыжая кобылка Рокти, характером очень походила на свою хозяйку. Игривая, буйная, нетерпеливая, чувствуя свою силу, она шаловливо взбрыкивала, храпела и дико поводила очами, ища выхода своей энергии. Гнедой Сумрак был сдержаннее, спокойней. Серый, Ясень так и называл его — Серый, казалось, готов был к любой работе — идти ли под седлом, или впрячься в телегу. Когда Никита немного освоился в седле, лошади перешли с шага на рысь..
Лес вокруг полнился неярким светом еще скрытого за деревьями солнца. Никита искал знакомых ориентиров, надеясь еще раз увидеть хибару и дверь, ведущую домой, ждал, когда же появится поляна. Рокти почуяла его беспокойство. Безошибочно угадала, о чем он думает. Даже не обернувшись, тропа была слишком узкой, чтобы лошади могли идти рядом, бросила:
— Ночью я попросила братьев разведать дорогу, они взяли след, а мы идем за ними.
Никита сник. Только услышав это, понял, как же хотелось ему увидеть ход домой, лишний раз убедиться, он сможет вернуться, когда понадобится. Уставившись в мерно покачивающуюся спину Рокти, он пытался убедить себя, что ничуть не жалеет.