Священник обратился к тем немногим, кто собрался в церкви:
– Возлюбленные братья и сестры…
Эми закрыла глаза, желая только одного – чтобы все поскорее закончилось.
У нее получилось держать себя в руках большую часть службы. Только когда упомянули ее мать, изо рта вырвался громкий всхлип, который эхом прокатился по храму. Несколько человек бросили на нее жалостливые взгляды – для них она была сумасшедшей дочерью покойного, которую выпустили побыть на похоронах отца под строгим надзором психиатра.
А потом они стояли у пустой могилы и смотрели, как в свете яркого солнца ее любимого отца опускают в землю, а мачеха мило плачет в цветастый платочек. Это конец. Эми ощущала полную безысходность и отчаяние. Доктор Лэмборн стоял рядом, опустив голову и соединив руки за спиной. А вокруг повсюду чувствовалось наступление весны. Подснежники начали увядать, а крокусы и нарциссы цвели буйным цветом между надгробий. Все были настолько погружены в собственную скорбь, что Эми стала раздумывать, не убежать ли ей. Она точно знала, от чего, но куда – было совершенно непонятно.
По настоянию доктора после похорон они поехали к ним в дом, чтобы отдать дань уважения и поднять бокал шерри за усопшего отца. Они прошли в гостиную, которую Керри подготовила к приему. Она всегда считалась лучшей комнатой в доме, и, когда была жива мама, использовалась крайне редко. Поэтому Эми вошла туда и не без смущения опустилась на жесткий диван. Шторы были плотно задернуты в честь траура и, несомненно, останутся в таком положении на многие недели. Доктор подал ей бокал, который она осушила за один присест, прослезившись от обжигающего действия алкоголя.
– Сколько мы должны здесь пробыть?
– Не думал, что вы так быстро захотите вернуться в Эмбергейт, Эми.
Она же рассматривала комнату и подмечала новые элементы декора. Мебель – простая и практичная – была на месте, но мачеха посчитала нужным добавить декоративных подушек кричащей расцветки и ковер, который в прошлой жизни явно служил шкурой овце. Обои, которые были выкрашены в насыщенный кофейный цвет, стали скучно-бежевыми.
В комнату вошла Керри с ребенком в руках, и Эми встала. Мачеха сняла свою нелепую вуаль, и в ее лице Эми увидела отражение своей боли.
– Спасибо, что пришла, Эми.
Назвав ее по имени, Керри невольно вызвала у падчерицы приступ ярости, которую та тщетно силилась сдержать.
– Да как ты смеешь? – зашипела Эми. – Запрещаю благодарить меня за то, что я пришла на похороны собственного отца! Я пришла, потому что хотела, потому что он мой отец, мой кровный родственник, который все еще был бы жив, если бы не ты.
Малышка, выпучив глаза, смотрела на Эми, и Керри закрыла ей ухо рукой и крепче прижала к себе.
– Я буду благодарна, если ты не будешь кричать на меня в моем собственном доме. Имей уважение. Твой отец бы…
– Не смей говорить, что бы сделал отец! – Эми наклонилась к ней так близко, что чувствовала тепло своего дыхания на ее щеке.
– Ты. Убила. Его.
В ее словах было столько яда, что малышка расплакалась, и Керри поспешила унести ее из комнаты.
Доктор Лэмборн, доселе молчавший, наконец решил заговорить:
– Это было очень некрасиво, Эми.
– Что ж, вполне прогнозируемо, что вы заняли ее сторону, – произнесла она белыми от гнева губами, тяжело дыша. – Пожалуйста, отвезите меня домой.
– Домой? – переспросил он.
Она пристально смотрела на него.
– В Эмбергейт.
Весь путь в больницу прошел в напряженном молчании. Доктор Лэмборн остановил машину у входа, и Эми с равнодушным видом дождалась, пока доктор обойдет машину и откроет ей дверь. Он протянул ей руку, и она выбралась наружу.
– Я бы хотела некоторое время провести в часовне, если это возможно, доктор.
– Конечно, – кивнул он. – Я скажу сестре.
Часовня с заросшими мхом стенами ютилась между главным зданием и административным особняком. Из-за тумана видимость почти отсутствовала, но Эми рассмотрела колокол, висящий высоко на башне. Взявшись за ручку тяжелой деревянной двери, она зашла внутрь и несколько раз гулко топнула ногами, стряхивая с обуви уличную грязь. Убранство было спартанским, и было так холодно, что изо рта шел пар. По бокам от алтаря мерцали две огромные свечи на медных подсвечниках.
Эми села за скамью, взяла подстилку и, хрустнув суставами, опустилась на колени помолиться. Она сложила руки, закрыла глаза и пыталась что-то сказать вездесущему Богу, Который то и дело подводил ее, насылая одну беду за другой. Ей совершенно точно не за что было Его благодарить. Рассеянно пробормотав отрывки из «Отче наш», которые удалось вспомнить, она снова села на скамью и вздрогнула. Как ни странно, ей показалось, что она здесь не одна. Ничего конкретного она не видела и не слышала, но нутром ощущала чье-то присутствие.
– Эй! – крикнула она. – Здесь кто-то есть?
В ответ послышался скрип чьих-то шагов по зернистой поверхности каменных плит сбоку от алтаря. Не отрывая глаз, она смотрела на синюю бархатную занавеску, за которой находилась сакристия, и судорожно вдохнула, когда она отодвинулась в сторону и из темноты навстречу ей кто-то вышел.
28