Четыре ночи подряд артиллеристы выходили к барже. Теперь они работали более спокойно. Виталий спускался в воду с открытыми глазами. Он улавливал громоздкую, наплывающую на него тень корпуса.
Ножами они перерезали канаты. Стало легче добывать снаряды.
Ящик в воде казался податливым, легким. Но на поверхности сразу обретал свою тяжесть. На борт его втаскивали с трудом.
Лодка возвращалась к причалу острова на рассвете. Она бывала так нагружена, что края едва виднелись над гладью реки.
В крепости снаряды осматривали, протирали, смазывали, снова протирали. Примерно половина из них годилась в дело.
Честь первого выстрела досталась Константину Ивановичу. Это была не только честь. Первый выстрел не вполне известным снарядом всегда опасен.
Ефрейтор сам настоял, чтобы проба была поручена ему. Весь расчет был удален из гнезда. Дядя Костя стрелял один.
Снаряд исправно пошел на цель.
И начала «Дуня» снова и снова кромсать вражеский рубеж.
Орудие стреляло полными днями, глубоко вороша немецкие позиции. Артиллеристы повеселели, крепко пропахли порохом, почернели от дыма.
Дивизионный «бог огня» кричал в телефонную трубку, грозил немедля призвать к ответу огневиков Орешка:
— Почему такая стрельба? Вы расходуете неприкосновенный боезапас!
Комендант крепости терпеливо объяснял, что он понимает смысл приказов и не собирается их нарушать.
— Проверим! — пообещал начальник артиллерии.
На остров прибыл офицер из штаба дивизии, специально чтобы пересчитать снаряды.
Он поднялся прямиком в «Дунино гнездо» и здесь нашел все восемьдесят снарядов боекомплекта нетронутыми.
Артиллеристы объяснили ему в чем дело.
— Наша «Дуня» теперь самая богатая невеста на фронте, — говорили они, посмеиваясь.
УЛЬТИМАТУМ
В вечереющем небе на большой высоте появился самолет. Он снижался над островом крутой спиралью.
Небо запестрело темными облачками зенитных разрывов.
Самолет на вираже сбросил груз и ушел. Груз падал прямо на крепость. Над башнями он вдруг рассыпался сотнями маленьких белых листовок.
Немецкое командование «еще один и последний раз» обращалось к солдатам Орешка:
«Героические защитники Шлиссельбургской крепости!» — так начинались листовки.
Это обращение вызвало у бойцов смех и многочисленные остроты.
— Вот до чего дошло, — говорили бойцы, — в герои нас произвели!
— Лестью стараются подкупить!
«Зачем напрасное кровопролитие? — спрашивалось в листовках, — Сталинград взят доблестными немецкими армиями. В Ленинграде нашими войсками занят Кировский завод. Город падет на колени в любой день, когда прикажет фюрер. Вот полюбуйтесь этой картой».
Здесь же была напечатана карта Ленинграда. Черный круг обозначал гитлеровские войска, замкнувшие осаду. Линия фронта проходила через самый город, отхватив всю его южную часть.
«Выхода нет, спасения нет, — подводился итог в листовках. — Пожалейте ваши жизни. Подумайте о судьбе родных. Еще один и последний раз обращаемся к вам.
Из чувства человеколюбия предлагаем прекратить сопротивление. Крепость должна сдаться со всем оружием. Обещаем гарнизону сохранить жизнь.
Для размышления вам дается ночь. Если до наступления рассвета не вывесите белый флаг, вы все погибнете. Шлиссельбургская крепость будет сровнена с водой!»
— На испуг берут! — решили бойцы.
— Насчет Сталинграда вранье. Сегодня сводку приняли. Врут фашисты.
— А Кировский завод? Неужели? Нет, не может того быть!
Ночью крепость готовилась к бою. Все были на ногах.
Ровно в шесть утра наблюдательные посты передали предупреждение:
— Воздух! Воздух!
Из-за края тучи, посеребренной восходящим солнцем, выскользнули бомбардировщики. Они летели в небе, пегом от зенитных разрывов.
До сих пор немцы избегали атаковать крепость с воздуха. Она находилась в такой непосредственной близости к позициям гитлеровцев, что при малейшем просчете летчики могли разбомбить свои войска. Но сейчас противник шел на крайние меры.
Двенадцать «юнкерсов» сбрасывали бомбы на островок, который терялся под тенью их крыльев.
В то время как шесть самолетов пикировали, шесть других разворачивались для боевого захода. Земля дрожала под непрерывными ударами, ее уводило из-под ног, смерчем поднимало ввысь. Рушились стены.
Гарнизон укрылся в подземельях — под своим огнем немцы штурмовать крепость не станут. Бойцы были готовы по первому сигналу занять места на огневых точках.
Все вокруг гремело, стонало, скрежетало. Казалось, сама земля кричит от боли и ярости.
В этом пекле несли бессменную вахту наблюдатели. На Головкинской башне дежурил Евгений Устиненков.
Башню шатало. Устиненков чувствовал, как ее клонит то в одну сторону, то в другую, — ее сотрясало от близких взрывов. Очертания крепости различить невозможно, вся она в черно-красных облаках.
Воздух на большой высоте трепетал голубыми волнами.
Устиненкова внезапно отбросило от амбразуры и с огромной силой прижало к стене. Он успел заметить только мелькнувшее крыло самолета.
В следующее мгновение наблюдатель был снова у амбразуры. Багровые дымные валы с острова застилали озеро.