Ключ от этой двери

– Ну хотя бы пока меня не посадят в повозку. Он нас обгонит и встретит у ворот, там можешь уже не плакать. Он завернёт меня в своё покрывало и перенесёт через порог дома, ну и дальше...

Гелиэр густо покраснела, и Аяна почувствовала себя немного неловко.

– И я буду с тобой ещё почти три недели после этого.

– С твоим ребёнком есть кому остаться? Кир Орман...

– Да. Я договорилась. Думаю, мне удастся выговорить себе парочку выходных. Не переживай за это.

– Чем займёмся? У нас впереди столько времени.

– Завтра съездим с визитом к Айлери и Риде, а потом до самого сентября можем ездить с визитами... сама знаешь к кому.

Гелиэр просияла.

– Ты хочешь сказать...

– Да. Тебе понравилось?

– Я была в восторге. Я хочу научиться нырять, – мечтательно сказала Гелиэр, садясь за вышивку.

– Гели, а в Тайкете ведь нет моря?

– Нет. И в Карадо у нас тоже нету. Но ведь это не единственные места на земле. Знаешь, я верю, что Мират не будет запирать меня в комнатах, как этот...

– Я в этом уверена, – сказала Аяна, встряхивая пяльцы и с размаху втыкая иголку в кончик рога морской лошади, такой же, какая красовалась гладкими, толстыми холёными белыми боками на зелёной стенке фургона Кадиара.

29. Закрой глаза. Я покажу тебе всё

Небо постепенно затягивалось низкими редкими тучками. Пламя светильника танцевало под закопчённым куполом, изгибаясь, подпрыгивая, расширяясь и сужаясь. Ишке свернулся в ногах и смешно выставил вверх одну лапу. Его губы приоткрылись во сне, обнажая белоснежные длинные клыки, и Аяна лежала и гадала, сколько же лет её коту. Вряд ли он старый, судя по зубам и тому, как резво он прыгает. Он год бродил по улице, сколько, интересно, он успел прожить у Падл... Паделла? Эх, жаль, не спросить у этого Кариемелинта. Как-то после всего не очень хотелось с ним встречаться.

Кимат, который вдоволь наигрался с камешками и большой деревянной миской, пока мальчишки выполняли вечернее задание, крепко спал, сопя, раскинувшись в кроватке. Аяна смотрела на сына и пыталась представить, каким он станет, когда ещё немного подрастёт. Конда говорил, что катис плавал с ним в бухтах. Наверное, надо будет...

Ишке резко перевернулся, на миг прислушался, замерев, и в два прыжка вылетел в окно, стянув покрывало с её плеч.

– Айи!

– Ты и сейчас не видел кота? – рассмеялась она, помогая Конде избавиться от рубашки. – Он выскочил прямо перед тобой.

– Погоди, я запутался в рукаве. Обними меня. Ещё крепче. Завтра ночью я уеду.

– Уже?

– М-м... вкусная. Ты ела что-то с лимоном? Там осталось?

– Да. У нас это ватрушка, а у вас лекнэр. Я как-то готовила такие, помнишь? Только у нас нет лимонов. Принести?

– Не сейчас. Иди ко мне.

Тучки обманчиво редкими клочками наползали на луны, но из окна отчётливо веяло прохладой. "При-при-при-при", – пиликал сверчок, изредка замолкая, откуда-то от ручья ночная хищная птица кричала "Оинк!.. Оинк!..", и где-то у соседей время от времени негромко поскрипывало на сквозняке оставленное открытым окно.

Конда сидел на кровати, с блаженным лицом откусывая от ватрушки и подставляя ладонь под падающие крупинки творога. Аяна прислонилась к изголовью, прикусив нижнюю губу, и смотрела, как в сумеречном свете блестят его глаза и белые зубы.

– М? – спросил он, поднимая бровь. – Что?

– Просто смотрю на тебя. Ты уедешь почти на месяц, пытаюсь налюбоваться про запас. Куда ты едешь?

– В Дакрию. У Ормана там намечаются кое-какие дела в связи с углём. И ещё там кое-что из наших с тобой дел. О, там дождь начинается.

– Ох... Сейчас, погоди, я сбегаю сниму бельё, а то всё намокнет.

– Подожди, натяну штаны и помогу.

Он снимал с верёвки простыни, штаны, нижние платья и рубашки, передавая ей, иногда касаясь пальцами её рук, и улыбался, сверкая зубами в постепенно густеющих сумерках.

– Почему ты так улыбаешься? – спросила Аяна, не в силах тоже удержаться от улыбки. – Что такое?

– Я тоже любуюсь на тебя. Никогда не предполагал, что жизнь так повернётся, и я буду заниматься складыванием простыней на заднем дворе на улице Мильдет.

– Ты не поверишь, но я тоже, – хихикнула Аяна, забирая у него стопку. – Пойдём внутрь, уже ощутимо моросит.

Она сложила стопку на скамью с полкой возле кровати и обернулась. Конда стоял, глядя на неё в темноте, и Аяна подняла руки, стряхивая капли дождя с его голых плеч.

– Ты немного поправился за эти почти три недели, – тихо сказала она, оглаживая ладонью его плечо. – Конда, а как ты вообще видел свою дальнейшую жизнь?

Он взял её за запястья и положил ладони себе на щёки, глядя на спящего Кимата.

– Никак. Я не загадывал ничего. Жил сегодняшним днём, текущим мгновением, пытался наслаждаться им вопреки тому, что мне говорили.

Он взял её за руку и подвёл поближе к кровати.

– Ложись. У тебя опять руки холодные, погреешься об меня.

– Да, у меня такое бывает, – сказала она, сворачиваясь у его груди. – А ещё, когда я тревожусь, всё холодеет – руки, ноги, лицо.

– Да, у тебя лицо бледнеет, и ты становишься похожей на Габо в полнолуние, – сказал Конда, накрывая её плечи покрывалом.