Они поднимались по лестнице, и с каждым шагом наверх Аяне открывалось всё больше. Высокий сводчатый потолок, расписанный фигурами людей, стоящих на облаках или бредущих по горящей траве, пастухи с овцами и коровами, лошади, выбегающие в порыве ярости из бушующих белых бурунов моря, со свирепо прижатыми ушами и оскаленными зубами, словно пытаясь догнать разбегающихся девушек с соседней части потолка... Аяна шла, задрав голову, по каменным шершавым плитам, с широко распахнутыми глазами, и нос щипало от сладковатого знакомого запаха бумаги и клея, а ещё от какого-то нового, незнакомого.
Книги. Нижний ярус полок между широких светлых окон, а сверху – узкая галерея, обходящая всё помещение, и высоченные полки с приставными лестницами вдоль неё, огибающие проёмы окон и ныряющие в них, заполненные корешками книг всех цветов и размеров. Аяна с распахнутыми глазами озиралась. Это было как их хранилище в долине, но одновременно совсем иным. Гораздо большим.
– Вот тут, – шепотом сказал Конда, поднимая руку, – те книги, которые можно брать домой.
На его шёпот из-за стола, одного из тех, что стояли посередине между рядами окон и книг, поднял потерянный взгляд какой-то длинноволосый мужчина, но тут же вернулся к книге, лежавшей перед ним.
– Многие не заходят дальше этих полок. Тут нельзя ходить просто так, надо дождаться одного из хранителей, – остановил Аяну Конда, увидев, что она направилась к одной из полок. – Что ты хотела бы узнать первым?
Аяна немного подумала, покусывая губу.
– Хотела бы почитать про травы, ваши, местные, и то, что ты читал, когда изучал болезни. Ещё посмотреть карты и заметки путешественников про Озёрный край или лес, если такие есть. Ваши сказания. Конда, я не знаю! Я хочу всё и сразу!
Она стояла растерянная, оглядываясь.
– Я за всю жизнь это не прочитаю, – наконец жалобно сказала она.
– Тут не все книги одинаково полезны, – тихо хмыкнул Конда. – Вон та секция вся целиком заполнена описаниями судебных дел. Древние книги хранятся ниже этажом, во избежание порчи и выцветания. А вот и хранитель.
– Чем могу быть полезен, кирио? – Из-за одной из секций вышел высокий, худой и гибкий мужчина в длинной, до колен, безрукавке, подпоясанной широким ремнём с поясными кармашками из кожи, и таких же нарукавниках, как у того, что записывал их внизу. – Что вам найти?
– Кир желает ознакомиться с книгами о травах, – сказал Конда, указывая на Аяну. – Для начала ограничимся ими.
– Книги для гватре? Или исследования свойств трав? – уточнил хранитель. – Или философские трактаты о травах?
– Катис, а в каких из них есть способы применения и расчёт густоты настоев? – спросила Аяна.
– Для гватре. Нам для гватре, – сказал Конда, поворачиваясь к хранителю. – Но мы только просмотрим имеющиеся, – добавил он, вынимая из внутреннего кармана камзола часы на цепочке. – Кир, уже четверть второго, нам скоро нужно будет ехать дальше.
– Хорошо, – кивнула Аяна. – Начнём с этого.
28. До последнего вздоха быть живым
Экипаж покачивался по дороге к берегу кирио под звонкое цоканье подков по камням.
– Я, похоже, лишился твоего внимания на какое-то время, да? – со вздохом сказал Конда, заглядывая в лицо Аяны, глядевшей мимо вещей, куда-то на низ плотной занавески коляски.
– М? – подняла она глаза на его весело сведённые брови.
– Я сказал, не ешь свою губу. Оставь и мне немного.
– А. Конда, а эти книги, для гватре, нельзя взять домой, да?
– Нет. Ты можешь выписать необходимые снадобья и унести бумажку с собой, но всю книгу взять нельзя.
– А переписать её? Нам предстоит тут жить, и все эти снадобья могут пригодится. Представь, у Кимо вдруг заболело что-то. Мне придётся ехать в хранилище, ждать хранителя, потом копаться в книге, потом где-то искать травы...
– Ты, верно, шутишь. Переписать всю книгу? У тебя отвалятся твои нежные пальцы, предварительно почернев от ведра чернил, и глаза станут такими, – скосил он глаза к носу. – Книги переписывают за деньги, а для лечения тут есть гватре.
– Я не доверяю здешним гватре.
– Хм. Кажется, я догадываюсь, почему.
– Да, а ещё один раз я заволновалась, потому что Кимо как-то перестал разговаривать и лепетать, и я сходила к гватре неподалёку, и он вёл себя прямо как тот, которого играл Харвилл в своей пьесе.
– Одно средство от последствий другого?
– Ага. Ой. В смысле, да.
– Я тоже поздно заговорил. Видимо, копил слова. Ты так стесняешься своего "ага"?
– Да. Харвилл говорил, что кирио не употребляют таких низких слов. Я знаю, как говорят кирио, и даже могу без особого труда теперь разговаривать напыщенным театральным слогом, если нужно, но иногда просто нестерпимо скучаю по тому, как мы без всяких навязанных правил запросто болтали в долине. "Авось", "Эй!", "Пошли плясать!"... Конда, ты знаешь "Танец журавлей"? – вдруг вспомнила Аяна. – Ты ведь учился танцевать? Научишь меня?
– Конечно. Он самый красивый из всех известных мне, но его танцуют с партнёром. Без партнёра он не имеет совершенно никакого смысла. Ты видела его где-то?
Аяна тяжело вздохнула.