Ключ от этой двери

Аяна сидела, схватившись за голову. Это было немыслимо. Он говорил немыслимые вещи.

– Конда, не говори так. Ты и так принадлежишь только себе. Это какая-то дикая околесица, понимаешь?

– Ребёнок принадлежит роду. Он принадлежит родителям. Я понимаю твоё возмущение и негодование, но не я это придумал. Это одна из причин, почему я пошёл к Орману, когда ты пришла и сказала о Гелиэр. Во мне тоже отзывается болью мысль о том, что её могли отдать незнакомому мужчине. До встречи с тобой я не задумывался об этом, считая, что, раз во всём мире так, то это, возможно, в порядке вещей.

– Во всём мире?

– Во всяком случае, в тех уголках, где я успел побывать. В Фадо, в Теларе, в Койте – везде судьбой дочери распоряжается семья.

– Знаешь, когда я ехала к тебе, я думала. что ношу девочку.

– Ты говорила.

– Да. Верделл сказал, чтобы я благодарила небеса за то, что это девочка, и её не отберут у меня. Но у вас тут совершенно спокойно отбирают людей у самих себя, и это пугает меня. Если бы я родила девочку, что бы было? Она бы до пятнадцати или шестнадцати лет жила со мной, а потом её бы отправили в совершенно чужую семью, не спросив ничьего желания.

– Ты считаешь, я бы мог так сделать?

– Нет. Ты – нет. Но ты не глава рода.

– Пока – не глава.

Конда сел и взъерошил волосы. Он немного помолчал, держась за переносицу, потом посмотрел на Аяну с несколько смущённой улыбкой.

– Айи, любовь моя, можно попросить тебя об одной вещи?

– Опять? – изумилась Аяна. – Ты вообще когда-нибудь устаёшь, Конда?

– Не об этой, хотя, не скрою, идея мне нравится. Другое. Можешь представить, что я – книга, которую ты читаешь? Которая просто рассказывает тебе что-то? Иногда я рассказываю тебе об устройстве мира, не разделяя этих взглядов. У нас тут много такого, что вызывает лишь недоуменную ухмылку у меня, но это есть, и закрывать глаза или отрицать это было бы глупо. Обещай не сжигать меня своим праведным гневом, когда я просто рассказываю тебе что-то.

Аяна прыснула в ладонь.

– Хорошо. Правда, я готова обменять свой пропуск в хранилище на тебя навсегда. Я уже сделала это, когда увидела тебя. Другие книги мне не нужны.

– А я не ищу других читателей. На этом языке говорим лишь мы с тобой. Ты поменяла меня, но не по щелчку пальцев, как меняешь Анвера на Аяну, а иначе. Не все изменения должны происходить как потоп, как лесной пожар, как наступление великой ночи после падения тела дракона на мир. Некоторые долго зреют, и потом достаточно стронуть один небольшой камешек, чтобы медленная, но меняющая облик земли лавина начала движение.

Аяна вспомнила один маленький камешек, на который она наступила однажды у купальни, и неожиданно почувствовала, как у неё печёт краешки ушей.

– Я даже в темноте вижу, о чём ты думаешь. А ну, признавайся, что именно у тебя на уме, – с обличающей улыбкой наклонил Конда голову к плечу.

– Я вспомнила, как подглядывала за тобой в купальне. –  Аяна закрыла руками лицо. – Прости. Мне до сих пор стыдно. Очень. Это уже даже смешно, но мне всё ещё стыдно.

– Я помню, что мыл руки и так же с неловкостью вспоминал, как схватил тебя ими за запястья в неожиданном порыве, когда мне сказали твоё имя. Вспоминал, как меня будто пронзила молния, когда я дотронулся до тебя. Мне было неловко, что я схватил юную кирью, смутив её, и я вспоминал, какие у тебя хрупкие запястья, а ещё сожалел, что все картины, которые вставали у меня в воображении, так и останутся там, не претворившись в жизнь, и корил себя за то, что вообще позволяю их себе представлять, потому что они были, как я тогда считал, очень, очень недостойными и неправильными.

Конда вдруг подался вперёд, медленно смыкая горячие пальцы вокруг её запястий, его запах окутал её, и Аяна задрожала, чувствуя, как внутри постепенно, но неумолимо, разгорается огонь.

– У нас впереди ещё половина ночи, – тихо сказал он ей прямо в ухо, так, что у неё сбилось дыхание. – А потом я уеду, но вернусь, и у нас будет впереди ещё целая жизнь, но я не намерен терять ни минуты. Я покажу тебе, о чём тогда думал в купальне. Закрой глаза.

30. Желаю тебе скорее увидеть её

Утро после дождя было резким, отчётливым, оно дышало влагой из щелей между булыжниками, горшков с папоротниками, трещин штукатурки, куда торопливо заползали зеленоглазые иррео, цепляясь крохотными, невидимыми невооружённому глазу коготками, протискиваясь хрупкими телами в щели на стенах.

– Мы сегодня едем с визитом в дом Пулата, – тихо сказала Аяна, накидывая рубашку. – Мне придётся сидеть и смотреть в глаза Айлери. Я подписалась и не могу ничего сделать. А после переезда Гелиэр мне придётся почти три недели жить в том доме, потому что договор у меня до двадцать седьмого сентября.

– Я могу выкупить твой договор. Хочешь? – предложил Конда, зевая и потягиваясь.

Он нашарил свою рубашку в простынях и сидел взъерошенный, но довольный, и Аяна улыбнулась.

– Я обещала ей, что останусь до конца срока договора, – сказала она, поворачиваясь к нему и завязывая воротник его рубашки. – Это ведь можно сделать в любой момент?