Читаем Ключ от этой тайны (СИ) полностью

  - Да он танцевался уже. Вон какой мокрый. Платочек есть? Вытрись, - сказала мама. - Ты до какого часа будешь?



  - Примерно до пяти - шести. Мы ещё рассвет собираемся встречать.



  - Да, Манефа Антоновна об этом что-то говорила. А после - нигде не задерживайся. А то переживать будем. Ждём тебя дома!



  Феликс проводил маму и папу до выхода. За ним стояла тёплая звёздная ночь. На асфальте серебряными полосами лежал лунный свет.



  Когда белые "Жигули" тронулась, Феликс ещё постоял, засунув руки в карманы, вдыхая свежий ночной ветер. Позади сиял огнями и грохотал музыкой дворец.



  Несколько ребят и взрослых стояли на пороге. В полутьме Феликс распознал двоих одноклассников и подошёл к ним. Это были Владик Осташенко и Серёжка Гордиевский.



  - Фель, что, твои старики отбыли? Пойдём покурим?



  Они пошли к кустам и зачиркали спичками. Обсуждали хоккейный матч сборной СССР с любительским канадским клубом и новый диск Пугачёвой.



  Феликс вернулся в зал, на всякий случай, жуя пластинку любимой французской жвачки с мятным вкусом. Сел за праздничный стол, налил стакан "Байкала".



  - Фу, от тебя табачищем несёт, - сказал подошедший Витька Банка и налил себе лимонаду. - Накурился, как паук...



  - А ты что, натанцевался с Иркой? - ехидно спросил Феликс.



  - Она классно танцует.



  - Да? Тебе понравилось? - улыбнулся Феликс ещё шире.



  - Там Домкрат со своим корешем Шерманом пришёл, - как бы между прочим сообщил Витька переводя разговор на другое. - Они в зале, танцуют.



  - Ух ты! А как их пропустили? - удивлённо спросил Феликс, глядя прямо в круглое Витькино лицо.



  - А они через окно в коридоре! Кстати, как тебе этот хор имени Пятницкого?



  Витька указал на группу ребят.



  "Хором имени Пятницкого" оказалось коллективное пение девчонок и пацанов из разных классов.



  Окружив на стульях черноволосого кудрявого Севку Дудкевича с его гитарой, девчонки в данный момент распевали:





  Время пройдёт - ты забудешь всё, что было



  С тобой у нас. С тобой у нас.



  Нет, я не жду тебя, но знай, что я любила



  В последний раз.



  В последний раз.





  Когда песня затихла раздался гром аплодисментов.



  - А давайте "Гренаду" споём, - предложил Севка. - Кто знает эту песню?



  Несколько голосов отозвалось, но робко и несмело.



  - Мой дед её в Испании пел, - спокойно пояснил Севка.



  - И мой отец. На Кубе, - сказал Феликс. - Я знаю эту песню. Давайте споём.



  Смуглое, красиво очерченное лицо Севки с тонким пушком тёмных усов и его выразительные миндалевидные глаза встретились со взглядом Феликса. Феликсу показалось, что тот легко кивнул ему, а во взгляде была благодарность.



  Севка и Феликс начали вдвоём, а потом подтянула Ира Крижанич, а потом подошедшая Таня Ласточкина, и ещё кто-то, и песня зазвучала, как стальной клинок:





  Я хату покинул,



  Пошёл воевать,



  Чтоб землю в Гренаде



  Крестьянам отдать.



  Прощайте, родные!



  Прощайте, семья!



  "Гренада, Гренада,



  Гренада моя!





  - О, какие вы тут песни поёте! - послышался хрипловатый голос.



  Оказывается это подошёл Домкрат со своим дружком Шерманом.



  - Ну, чуваки вы даёте. Чё это такое? Праздник, или митинг? - спросил Шерман.



  Все сразу стали шумно приветствовать Домкрата, которого уважали за вечную оппозиционность, безрассудную лихость и храбрость.



  - Да, молодцы. Чё, халдей, воспитываешь молодёжь? Может про БАМ сбацаешь? - озорно спросил Домкрат.



  - Могу и польку сыграть. И краковяк...



  - Ты не польку. Ты этого, как его, Высоцкого знаешь? - спросил Шерман.



  - Знаю, - улыбнулся Севка.



  - А ну давай, Высоцкого!



  И Севка легко начал озорную весёлую песенку:





  Кто верит в Магомета, кто - в Аллаха, кто - в Иисуса



  Кто ни во что не верит - даже в чёрта, назло всем



  Хорошую религию придумали индусы:



  Что мы, отдав концы, не умираем насовсем



  Стремилась ввысь душа твоя



  Родишься вновь с мечтою



  Но если жил ты как свинья



  Останешься свиньёю.





  - Молодец, халдей, здорово! А чего-нибудь из блатного фольклора?



  - Да запросто.



  И Севка легко начал:





  Мама, я лётчика люблю.



  Я за лётчика замуж пойду!



  Лётчик высоко летает,



  Много денег получает.



  Мама, я лётчика люблю!





  - Это что ещё такое? Что вы за песни тут поёте?



  Песня оборвалась. Все обернулись.



  Перед ними стояла раскрасневшаяся, гневная Манефа. А за ней - двое здоровенных мужчин в красных повязках на рукавах.



  - Вы что? Тюремной "романтики" захотели?



  Севка быстро объяснил:



  - Манефа Антоновна, это же фольклор! Народное творчество...



  - Ничего не знаю! Прекращайте немедленно!



  Видимо Манефа уже давно "засекла" Домкрата.



  - И ты здесь, Веселовский? Какими судьбами? А ну на выход!



  Шерман быстро смешался, а Домкрат притворно широко расставил руки:



  - Манефа Васильевна! Как же я вас люблю! Дайте я вас обниму!



  - Ты смотри какой! На выход, я сказала!



  - Давай - давай, - торопили дружинники.



  Домкрата и Шермана увели, и хоровой кружок распался. Севка стал чехлить гитару.



  Кто-то крикнул:



  - Ребята, пошли в зал, там все в круг собираются.



  Выпускники собрались танцевать кубинский танец, стали в круг, положив руки на плечи друг другу; все улыбались, смеялись, двигались по кругу, было весело. Смеялась и Лиля, прекрасная, как солнце, казалось, что лучше её нет никого на свете!



Перейти на страницу:

Похожие книги

Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза
Я из огненной деревни…
Я из огненной деревни…

Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план "Ост"». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии. Целые районы республики были недоступными для оккупантов. Наносились невиданные в истории войн одновременные партизанские удары по всем коммуникациям — «рельсовая война»!.. В тылу врага, на всей временно оккупированной территории СССР, фактически действовал «второй» фронт.В этой книге — рассказы о деревнях, которые были убиты, о районах, выжженных вместе с людьми. Но за судьбой этих деревень, этих людей нужно видеть и другое: сотни тысяч детей, женщин, престарелых и немощных жителей наших сел и городов, людей, которых спасала и спасла от истребления всенародная партизанская армия уводя их в леса, за линию фронта…

Алесь Адамович , Алесь Михайлович Адамович , Владимир Андреевич Колесник , Владимир Колесник , Янка Брыль

Биографии и Мемуары / Проза / Роман, повесть / Военная проза / Роман / Документальное