Но от них ничего не осталось – снег уже растаял на теплой земле. Хотя дальше по равнине еще виднелась цепочка следов, уходящая в поле, и прерывалась, будто тот, кто шел по земле, внезапно исчез или взлетел в воздух.
Подъехала вторая полицейская машина, уже бежали оттуда люди, тащили какое-то оборудование и затоптали округу, как стало слонов, после чего не осталось на земле ни одного следа удивительного существа.
– Потом с ним что-то случилось, – Валя глубоко вздохнула, – может быть, сердце не выдержало, он отпустил меня, покачнулся и упал в яму… И тут уже вы приехали…
– Сердце? – с легким сомнением в голосе переспросил капитан.
– Петя, ну ты в своем уме? – перебила его напарница. – Женщина только что пережила такое… такое… Едва осталась жива, а ты ее сразу допрашивать принялся!
Она подошла к Вале, завернула ее в предусмотрительно захваченный плед, налила кофе из термоса.
Валя, обжигаясь, выпила чашку крепчайшего кофе, и ей действительно стало легче, что-то в ее душе разжалось, и она заплакала.
– Поплачь, поплачь! – приговаривала Дуся, поглаживая ее по спине. – Поплачь, легче станет!
Тут подъехал «мерс» начальства. Прокурорские, а с ними – подполковник Медведкин.
– Ну, Лебедкин, – разливался он соловьем, – ну, герой! Взял-таки маньяка этого! Неужели пять убийств за ним числится?
– Больше, – нехотя проговорил капитан.
– Разберемся, выясним, – рокотал подполковник, – вот, гражданочку допросим. Вот сейчас в больницу ее отвезем…
– Не надо в больницу! – встрепенулась Тина. – Мне бы домой…
– Я отвезу, – сказала Дуся, – а ты, Петя, оставайся, почести принимай…
– Да какие там почести, – уныло вздохнул Лебедкин.
Ему не хотелось ни отчитываться перед начальством, ни разбираться с убийствами маньяка, ему хотелось спать.
Тина думала, что не заснет до утра, до того страшно было находиться в квартире, все казалось, что из-за угла сейчас выскочит Виктор в жуткой обезьяньей маске. Она зажгла все лампы, так и спала при полном свете.
И снова ей снился сон. В этом сне она шла по деревенской улочке, вдоль которой криво лепились невзрачные избы с опустевшими осенними палисадниками. Возле калиток стояли люди – тетки в заскорузлых ватниках и темных платках, старики в надвинутых на глаза кепках. Они провожали ее мрачными подозрительными взглядами, и Тина знала, что за ее спиной они переглядываются, а то и переговариваются между собой. Она чувствовала спиной враждебность деревенских жителей.
Как бывает только во сне, Тина точно знала, что ей обязательно нужно прийти в какое-то место, с кем-то встретиться, кого-то увидеть, это было очень важно для нее, от этого зависела ее судьба, а может, и сама жизнь, но вот куда прийти и с кем встретиться – она не помнила. На этом месте в ее памяти был темный провал.
Она подошла к одной из деревенских теток.
Та стояла возле своей калитки. Губы неприязненно поджаты, глаза смотрели недобро и недоверчиво.
– Куда мне нужно идти? – спросила Тина непослушными губами. – Скажите, вы должны это знать!
Тетка сморгнула, попятилась. Она явно не желала отвечать, не хотела помогать Тине, но какая-то высшая сила заставила ее сделать это против собственной воли. Женщина молча подняла руку и показала в дальний конец деревни, туда, где виднелась купа облетевших деревьев, сгрудившихся, словно заговорщики, которые что-то скрывают от непосвященных.
– Спасибо! – поблагодарила Тина и пошла дальше, чувствуя спиной тяжелый взгляд.
Она миновала еще несколько одинаковых пустых палисадников, несколько мрачных подозрительных взглядов, которые липли к ней, как осенние мухи. Деревья приближались, и теперь Тина увидела, что они скрывают.
Там, за этими деревьями, виднелись полуобвалившиеся каменные стены разрушенного храма. От церковного купола ничего не осталось, но фундамент уцелел, и среди пожухлой травы виднелись три полустертые каменные ступеньки, ведущие к церковному входу. Хотя здание было почти разрушено, в самих руинах чувствовалась былая красота и гармония.
И в это время из-за раскуроченных остатков кладки до нее донесся полный муки и одиночества стон.
Тина застыла на месте, как громом пораженная. Этот стон… она когда-то уже слышала его. То ли наяву, то ли в таком же сне. Ей было страшно, но, как это бывает только во сне, она знала, что должна идти дальше, должна увидеть того, кто прячется в этих руинах, иначе случится что-то непоправимое.
Тина преодолела расстояние, отделявшее ее от ступеней, поднялась по ним и вошла в церковь. Точнее, в то, что когда-то было церковью.
Под ногами были растрескавшиеся каменные плиты, через которые пробивались вездесущая пожухлая трава, густой бурьян и даже тоненькие деревца. Крыши не было и в помине, над головой Тины низко нависало тяжелое осеннее небо, по которому медленно ползли тучи из сырой серой ваты.
Стены церкви уцелели, и кое-где на них даже сохранилась роспись – тут и там из ржавых потеков выглядывал голубой пронзительный глаз, или впалая щека, или длинная струящаяся борода неведомого святого.