Ключ от всех дверей

Но он почему-то молчал, упрямо глядя исключительно на дорогу, а я прямо-таки почувствовала себя советским солдатом, водрузившим знамя Победы над Рейхстагом в 1945 году, и с трудом сдерживала торжествующую улыбку. Интересно, к какой категории он причислил себя: «сопливых подростков» или «психопатов»? После затянувшейся паузы Ян на редкость омерзительно спокойным тоном изрёк:

— Да, я смотрю, риторика — твоя сильная сторона, но при этом ты была и остаешься ведьмой.

Да он просто невыносим! Как попугай заладил «ведьма», «ведьма»!

— Ты можешь думать всё, что хочешь, но это, по меньшей мере, странно, потому что ты ничего обо мне знаешь! — всё-таки вышла из себя я. — И я не собираюсь перед тобой оправдываться в том, чего не делала и какой не являюсь, или пытаться тебе что-то доказать.

Он на меня внимательно посмотрел уже без злости, а я достойно выдержала его взгляд, хотя меня просто подбрасывало от негодования. А ведь я даже не спросила его, зачем он согласился везти «лживую ведьму» домой. Да и плевать мне, откровенно говоря! После этого надолго воцарилась тишина. Я всё ждала, когда же он, наконец, меня хотя бы придушит, но Ян всё также молча вёл машину и ни малейшим образом не выказывал такого намерения. Так и не дождавшись расплаты за свои слова, я сбросила угги, подогнула под себя ноги и, отвернувшись к окну, через некоторое время уснула.

Проснулась уже практически перед самым концом нашего маршрута. Когда мы въехали в город, я сообщила Яну свой адрес, а он, не проронив ни слова, привез в нужное место. От этой его невозмутимой молчаливости мне даже стало немного совестно, что я так на него накинулась со своими «сопливо-психопатскими» теориями, потом сама же разоралась, а он тут весь такой спокойный и характер у него нордический и выдержанный! Не придушил и даже не наорал. И кто же, типа, из нас двоих психопат? Я, само собой. Ну и ладно!

Он вышел из машины и, как истинный джентльмен, открыл пассажирскую дверь и помог мне выйти.

— Тебя проводить? — спросил меня Ян.

— Нет, спасибо. Потом сам найдёшь мою квартиру по следам, — ядовито предложила я. — Не хочется упрощать тебе задачу.

— Таких задач я перед собой не ставлю, не обольщайся, — не менее ядовито улыбнулся он и протянул мне мой багаж.

— Чудесно, — я выдернула из его рук сумку и, прихрамывая, направилась к дому.

Не успела я сделать и пары шагов, как ко мне резво подскочила соседка Любаша, выпивоха, но добродушная и простодырая.

— Маюшка, рыбонька, здравствуй! — заголосила она, обдавая облаком ядрёного перегара. — Такущее тебе спасибо хочу сказать!

— Люба, ты хоть дыши в сторонку, а то и меня сейчас торкнет от твоего амбре, — поморщилась я.

— Всë-всë, не дышу. И это… сделала, как ты велела всё в точности — ту бумагу отнесла, печать мне поставили, теперь благоверный-то у меня по струнке ходит, — горделиво отрапортовала она.

— Ты главное теперь заднюю не вздумай включить, — пригрозила ей я, — а то все труды насмарку…

Любин сожитель Николай регулярно её поколачивал, просил прощения, затем они вместе отмечали примирение… а потом всё возвращалось на круги своя, в том числе и синяки. Но совсем недавно Любаша загремела в травму с переломом рёбер, и я её убедила не врать в полиции, что она в очередной раз упала с табурета/крыльца/лошади (нужное подчеркнуть), а возбудить дело частного обвинения, и помогла ей составить заявление. Теперь Люба ежедневно докладывала об обстановке по всем фронтам и засыпала спасибами.

— Нет уж, шиш ему, — затрясла Люба этим самым шишом. — Твой? — переключилась на приглушённый тон соседка, доверительно наклонившись к самому уху и взяв меня под локоток.

— Что — мой? — удивилась я, стараясь дышать через рот.

— Не что, а кто! Хахаль твой. Хорош, — стрельнула глазами Любаша в сторону всё ещё не отчалившего оборотня и что-то методично выискивающего в своём багажнике. Я искоса глянула на Яна — когда же он уедет? Ведь стоит, уши греет!

— Какой еще хахаль? — выдернула я руку из Любиных лапок и похромала домой. — Шла бы ты, Люба… делами своими занялась!

— Да не кипятись ты, Майка! Видный мужик, не прогадала! — засеменила за мной Любаша, продолжая тарахтеть.

— Люба, будь добра, исчезни, а? Здравствуйте, Олимпиада Андреевна, — кисло улыбнулась я соседке, сидящей на лавочке и бдительно проводившей Яна взглядом: оборотень, наконец, погрузился в свою машину.

— Здравствуй, здравствуй, — елейно пропела она, ехидно поджав тонкие губы, щедро напомаженные ярко-морковным цветом и просверлила в Любимом лбу пару дырок прокурорским немигающим взором.

— Я потом к тебе зайду, ладно? — и Любу как ветром сдуло.

Отлично! Вот только Олимпиады тут не хватало. Теперь она месяца два будет мусолить новость о том, что меня хромую привез домой какой-то явно бандитского вида тип на подозрительной машине, номера которой надо бы проверить: наверняка угнанная! И что я привечаю местных алкоголиков, в лице Любы, приглашаю в гости и поощряю тем самым их порочный образ жизни.