Ключ Сары

– Ну как, облаву Вель д’Ив… – пролепетала я. – Еврейские семьи, арестованные в Париже в июле сорок второго…

– Продолжайте.

– И еще лагеря… Семьи, отправленные из Дранси в Освенцим…

Уильям Рейнсферд развел руками и покачал головой:

– Поверьте, я искренне сожалею, но я не понимаю, какое отношение все это имеет к моей матери.

Зоэ и я смущенно переглянулись.

Прошла минута, никто не сказал ни слова. Мне было очень не по себе.

– Вы говорили о смерти моего дяди? – наконец уточнил он.

– Да… Мишеля. Младшего брата вашей матери. Это произошло на улице Сентонж.

Опять молчание.

– Мишель? У матери никогда не было брата по имени Мишель. И я никогда ничего не слышал об улице Сентонж. Думаю, мы говорим о разных людях.

– Имя вашей мамы Сара? – запинаясь, переспросила я.

– Именно так. Сара Дюфор.

– Да, Сара Дюфор, это точно она, – с готовностью подтвердила я. – Или, вернее, Сара Старзински.

Я надеялась, что в его глазах появится свет понимания.

– Простите? – Его бровь поползла вверх. – Сара – кто?

– Старзински. Девичья фамилия вашей матери.

Уильям Рейнсферд смотрел на меня, выпятив квадратную челюсть:

– Девичья фамилия моей матери Дюфор.

В голове у меня прозвенел сигнал тревоги. Что-то пошло не так. Он ничего не знал.

Еще не поздно уйти, сбежать, прежде чем я вдребезги разобью спокойную жизнь этого человека.

Я изобразила бодрую улыбку, что-то пробормотала о произошедшей ошибке и сделала Зоэ знак, что пора уходить, несмотря на недоеденный десерт. Объяснила, что не хочу больше отнимать у него время и что мне очень неловко. Потом встала. Он тоже поднялся.

– Думаю, вам просто попалась не та Сара, – сказал он, улыбаясь. – Не переживайте из-за меня, и желаю вам приятно провести время в Лукке. Как бы то ни было, рад знакомству.

Прежде чем я успела сказать хоть слово, Зоэ запустила руку в мою сумку, вытащила оттуда что-то и положила на стол. Уильям Рейнсферд посмотрел на фотографию девочки с желтой звездой на груди.

– Это ваша мать? – спросила Зоэ тонким голоском.

Вокруг нас все словно стихло. Никаких звуков с дозорной дороги. Даже птичий щебет как будто смолк. Осталась только жара. И молчание.

– Господи! – проговорил он.

И рухнул обратно на стул.

Фотография лежала на столе. Уильям Рейнсферд снова и снова переводил глаза с нее на меня. И недоверчиво перечитывал подпись на обратной стороне.

– Действительно похожа на мою мать в детстве. Не могу отрицать.

Мы с Зоэ молчали.

– Я не понимаю. Это невозможно. Это не может быть она.

Он нервно потирал руки. Я заметила, что он носил серебряное обручальное кольцо и что у него тонкие длинные пальцы.

– Звезда… – Он без конца тряс головой. – Эта звезда у нее на груди…

Можно ли представить себе, что этот человек ничего не знал о прошлом своей матери? Не знал, что она еврейка? Возможно ли, что Сара ничего не сказала обоим Рейнсфердам?

Видя его растерянное лицо, его тревогу, я была уверена в ответе. Она ничего не сказала. Она никогда не говорила о своем детстве, о своих корнях, о своей религии. Она полностью порвала со своим ужасным прошлым.

Я хотела бы оказаться где-нибудь далеко-далеко. Подальше от этого города, этой страны, от непонимания, отражающегося на лице этого человека. Как могла я быть настолько бездумной? Я должна была заподозрить нечто подобное. Но мне ни разу не пришло в голову, что Сара решила сохранить все в тайне. Слишком велико было ее страдание. Поэтому она и перестала писать Дюфорам. Поэтому ничего не сказала сыну о его настоящих корнях. Она решила все начать в Америке с чистого листа.

А я, иностранка, открыла жестокую правду человеку, который ни о чем меня не просил. Я неуклюже сыграла роль вестницы несчастий.

Уильям Рейнсферд подтолкнул фотографию ко мне. Его губы саркастически изогнулись.

– И зачем же на самом деле вы сюда приехали? – тихо проговорил он.

У меня пересохло в горле.

– Чтобы сказать мне, что фамилия моей матери не была ее фамилией? Что она стала жертвой трагедии? Вы для этого здесь?

Мои ноги дрожали под столом. Я не ожидала такой реакции. Думала, что увижу горе, боль, но не это. Не гнев.

– Я думала, вы знаете. Я приехала, потому что моя семья никогда не забывала того, что произошло в сорок втором. Поэтому я здесь.

Он покачал головой и вцепился нервными пальцами себе в волосы. Солнечные очки упали на стол.

– Нет, – выдохнул он. – Нет, нет, нет. Это невозможно. Моя мать была француженка. Ее фамилия Дюфор. Она родилась в Орлеане. Она потеряла родителей во время войны. У нее не было брата. У нее не осталось родных. Она никогда не жила в Париже, на вашей улице Сентонж. Эта еврейская девочка не может быть ею. Вы ошибаетесь по всем статьям.

– Прошу вас, – мягко сказала я, – позвольте мне объяснить, позвольте рассказать всю историю…

Он выставил вперед ладони, словно вынуждая меня исчезнуть.

– Я не хочу ничего знать. Оставьте свою «историю» при себе.

Я снова почувствовала знакомую боль, она пульсировала у меня внутри, неотвязная и бьющая в одну точку.

– Пожалуйста, – слабо попросила я. – Пожалуйста, выслушайте меня.