Ключ Сары

Уильям Рейнсферд поднялся одним быстрым и гибким движением, удивительным для человека его телосложения. Он опустил на меня глаза, лицо его было мрачным.

– Давайте внесем полную ясность. Я не хочу больше никогда вас видеть. А также что-либо слышать обо всем этом. И ради бога, не звоните мне.

Потом он исчез.

Мы с Зоэ искали его взглядом. Все было напрасно. И наш приезд, и все усилия. Напрасно. И закончилось тупиком. Я поверить не могла, что история Сары завершилась здесь и так быстро. Я не могла опомниться.

Какое-то время мы сидели молча. Меня охватил озноб, несмотря на жару; я торопливо расплатилась. Зоэ так и не сказала ни слова. Вид у нее был ошеломленный.

Я встала, каждым движением преодолевая неимоверную усталость. И что сейчас? Куда направиться? Вернуться в Париж? Вернуться к Чарле?

Идти было трудно. Ноги словно налились свинцом. Я услышала, что Зоэ зовет меня, но не обернулась. Мне хотелось быстрее очутиться в гостинице. Чтобы подумать. Прийти в себя. Позвонить сестре. И Эдуару. И Гаспару.

Голос Зоэ звучал все громче, все более нервно. Что она хочет? Зачем это нытье? Я заметила, что прохожие на меня смотрят. Раздраженно повернулась к дочери, чтобы поторопить ее.

Она кинулась ко мне и схватила за руку. На ней лица не было.

– Мама… – чуть слышно прошептала она.

– Что? Что такое? – сухо спросила я.

Она пальцем указала на мои ноги и заскулила, как щенок.

Я опустила голову. Моя белая юбка была вся в крови. На стуле, где я сидела, отпечатался алый полумесяц. По моим бедрам обильно струилась кровь.

– Ты поранилась, мама? – У Зоэ перехватило дыхание.

Я схватилась за живот.

– Ребенок… – в ужасе выдохнула я.

Зоэ смотрела на меня остановившимся взглядом.

– Ребенок? – Она уже кричала, вцепившись мне в руку. – Мама, какой ребенок? О чем ты говоришь?

Ее лицо стало быстро удаляться. Ноги у меня подкосились. Подбородок ударился о сухую обжигающую землю.

Потом наступила тишина. И тьма.

Открыв глаза, я увидела прямо перед собой лицо Зоэ, совсем близко от моего. Почувствовала характерный больничный запах. Я была в маленькой зеленой палате. К руке подсоединена капельница. Женщина в белом халате заполняла график температуры.

– Мама… – прошептала Зоэ, сжимая мне руку. – Мама, все хорошо. Не волнуйся.

Молодая женщина подошла, улыбнулась и погладила Зоэ по голове.

– Все будет хорошо, signora, – сказала она на удивительно правильном английском. – Вы потеряли много крови, но сейчас все в порядке.

Мой голос прозвучал как хрип.

– А ребенок?

– И с ребенком все хорошо. Мы сделали эхографию. А сейчас вам нужно отдыхать. Какое-то время придется полежать.

Она вышла из палаты и мягко прикрыла за собой дверь.

– Вот дерьмо, ты перепугала меня до усрачки, – сказала Зоэ. – Знаю, что говорю грубые слова, но думаю, сегодня ты не будешь на меня ругаться.

Я притянула ее к себе и обняла так крепко, как могла, несмотря на капельницу.

– Мама, почему ты мне ничего не сказала про ребенка?

– Я собиралась, дорогая.

Она подняла на меня глаза:

– Это из-за ребенка вы поссорились с папой?

– Да.

– Ты хочешь этого ребенка, а папа не хочет, да?

– Что-то вроде того.

Она ласково погладила мне руку:

– Папа уже летит.

– О господи! – сказала я.

Бертран, здесь. Бертран как финальная точка всех потрясений.

– Это я ему позвонила, – призналась Зоэ. – Он будет через несколько часов.

Слезы навернулись мне на глаза и потекли по щекам.

– Мама, не плачь, – взмолилась Зоэ, судорожно вытирая ладонями мое лицо. – Все хорошо, все теперь хорошо.

Я улыбнулась, чтобы успокоить ее, хотя улыбка получилась усталой. Весь мир казался мне пустым, выхолощенным. Образ Уильяма Рейнсферда, исчезающего со словами: Я не хочу больше никогда вас видеть. А также что-либо слышать обо всем этом. И ради бога, не звоните мне – раз за разом вставал у меня перед глазами, и я снова видела его ссутулившиеся плечи и горько искривившиеся губы.

Предстоящие дни, недели и месяцы виделись мне как серая безрадостная масса. Никогда еще я не чувствовала себя такой подавленной и потерянной. Словно меня изглодали до костей. Что мне оставалось? Ребенок, о котором мой будущий «бывший муж» и слышать не хочет и которого мне предстоит растить одной. Дочь, которая становится подростком и, возможно, уже не будет той очаровательной девчушкой, какая есть еще сегодня. Мне как будто нечего ждать, и ничто не побуждает меня двигаться вперед.

Прилетел Бертран, спокойный, деятельный, нежный. Я решила не вмешиваться, наблюдая, как он разговаривает с врачами, успокаивает Зоэ, ласково глядя на нее. Он позаботился обо всех деталях. Я должна оставаться в больнице, пока кровотечение полностью не прекратится. Потом вернусь в Париж и до осени, то есть до пятого месяца беременности, буду вести себя очень осторожно. Бертран ни разу не упомянул о Саре. Не задал ни единого вопроса. Так что я расслабилась в уютном молчании. Я не хотела говорить о ней.