– Джулия, – сказал Эдуар, глядя поверх моего плеча, – кто этот человек?
– Это сын Сары.
Эдуар несколько минут потрясенно разглядывал его.
– Это вы ему позвонили?
– Нет. Он обнаружил бумаги, которые его отец прятал всю жизнь. Блокнот, принадлежавший Саре. Он здесь, потому что хочет узнать всю историю. Сегодня приехал ко мне.
– Я хочу поговорить с ним, – выдохнул Эдуар.
Я отправилась за Уильямом и передала, что мой свекор хотел бы с ним познакомиться. Он последовал за мной. Ростом он был на голову выше Бертрана, Эдуара, Колетт и обеих ее дочерей.
Эдуар Тезак посмотрел на Уильяма. Его лицо было спокойным, но глаза полны слез.
Они пожали друг другу руки, сдержанно и без слов. Это производило сильное впечатление. Все молчали.
– Сын Сары Старзински, – еле слышно проговорил Эдуар.
Я заметила, как Колетт, Сесиль и Лаура смотрят на незнакомца с вежливым недоумением. Они не понимали, что происходит. Только Бертран был в курсе. Только он узнал всю историю, обнаружив досье «Сара», хотя и не желал говорить со мной об этом. Даже после того, как несколько месяцев назад он встретился с Дюфорами в нашей квартире, он не задал ни единого вопроса.
Эдуар откашлялся. Оба они по-прежнему не разжимали рук. Он обратился к Уильяму на английском. На очень правильном английском, но с сильным французским акцентом.
– Я Эдуар Тезак. Мы с вами встретились в тяжелый для меня момент. Моя мать умирает.
– Искренне сочувствую, – сказал Уильям.
– Джулия все вам объяснит. Но что касается вашей матери, Сары…
Эдуар замолчал. Его голос сорвался. Жена и дочери смотрели на него в немом изумлении.
– О чем он говорит? – озадаченно спросила Колетт. – Кто такая Сара?
– Речь о том, что произошло шестьдесят лет назад, – Эдуар силился совладать со своим голосом.
Я с большим трудом удерживалась, чтобы не обнять его за плечи. Эдуар сделал глубокий вдох, на его лицо отчасти вернулись краски, и он послал Уильяму робкую улыбку, какой раньше я у него не видела.
– Я никогда не забуду вашу мать. Никогда.
Его лицо исказилось, улыбка исчезла. Страдание и печаль душили его, как в тот день, когда он все мне рассказал.
Молчание становилось тяжелым, невыносимым. Колетт и ее дочери выглядели все более заинтригованными.
– Для меня такое облегчение – получить возможность все вам высказать после стольких лет.
– Я благодарен вам, месье, – тихо отозвался Уильям. Он тоже был бледен. – Я так мало об этом знаю. Я приехал сюда, чтобы понять. Моя мать страдала, и я хочу узнать почему.
– Мы сделали для нее все, что могли, – сказал Эдуар. – В этом я могу вас заверить, Джулия расскажет. Она вам объяснит. Расскажет всю историю вашей матери. Расскажет, что мой отец для нее сделал. До свидания.
Он отступил. Внезапно мой свекор стал похож на бледного немощного старика. У Бертрана в глазах было любопытство и отстраненность. Он, конечно же, впервые видел, чтобы отец так переживал. Мне стало интересно, что же испытывает он сам.
Эдуар удалился вместе с женой и дочерьми, которые засыпали его вопросами. Сын молча следовал за ними, засунув руки в карманы. Скажет ли Эдуар правду Колетт и дочерям? Возможно. Я представила, каким это будет для них ударом.
Мы с Уильямом Рейнсфердом остались одни в холле дома для престарелых. Снаружи, на улице Курсель, по-прежнему шел дождь.
– Не хотите выпить кофе? – спросил он.
У него была красивая улыбка.
Под моросящим дождем мы дошли до ближайшего кафе. Заказали два эспрессо. Какое-то время сидели молча.
Потом он спросил:
– Вы были близки с этой старой дамой?
– Да, – сказала я. – Очень близки.
– Вижу, вы ждете ребенка.
Я погладила свой округлившийся живот.
– Предполагается, что я рожу в феврале.
Наконец он медленно произнес:
– Расскажите мне историю моей матери.
– Это будет нелегко.
– Да, но мне необходимо ее услышать. Пожалуйста, Джулия.
Я начала медленно, почти шепотом, только изредка на него поглядывая. Погружаясь в историю Сары, я думала об Эдуаре. Наверное, он делал сейчас то же, что и я, сидя в элегантной блекло-розовой гостиной на Университетской улице: излагал ту же историю жене, дочерям и сыну. Облава. Вель д’Ив. Лагерь. Бегство. Возвращение девочки. Мертвый ребенок в шкафу. Две семьи, связанные смертью и тайной. Две семьи, связанные горем. Часть меня желала, чтобы сидящий напротив меня мужчина узнал правду. Другая же часть стремилась уберечь его, защитить от реальности, уже потускневшей со временем. Избавить от жуткой картины страданий маленькой девочки. Ее боли, ее потерь. Ведь это станет и его болью, его пронзительным чувством потери. Чем дольше я говорила, чем больше подробностей приводила, чем полнее отвечала на его вопросы, тем сильнее чувствовала, что мои слова вонзаются в него, точно лезвия.
Подойдя к концу, я подняла на него глаза. Его лицо побелело – даже губы. Он достал блокнот и протянул мне, не в силах выговорить ни слова. Медный ключ лежал на столе между нами.
Я держала блокнот в руках. Взглядом он попросил открыть его.