Ключ Сары

Затем хранитель отвел нас к вагону для скота, запертому на ключ и стоящему на газоне перед музеем. Он открыл его, и Гийом подал мне руку, чтобы помочь подняться. Я попыталась представить себе это пустое пространство заполненным людьми, прижатыми друг к другу: маленьких детей и подростков, их дедушек и бабушек, родителей. На пути к смерти. Гийом побледнел. Потом он признался мне, что никогда не поднимался в этот вагон. Никогда не осмеливался. Я спросила, как он себя чувствует. Он заверил, что нормально, но я видела, что он потрясен.

Мы вышли из здания. Я забрала с собой кучу документов, брошюр и книг, выданных хранителем. В голове перемешалось все, что я узнала о Дранси: бесчеловечное обращение на протяжении тех ужасных лет, поезда, увозившие евреев в Польшу.

Я была переполнена душераздирающими фактами, всем, что я прочла о четырех тысячах детей Вель д’Ив, поступивших в конце лета сорок второго, без родителей, больных, грязных, голодных. Была ли среди них Сара? Отправилась ли она тоже по маршруту Дранси – Освенцим, одинокая и запуганная, в вагоне для скота, переполненном незнакомыми людьми?

Бамбер ждал меня внизу, в бюро. Его чересчур длинное тело сложилось, втиснувшись в какое-то кресло; фотоаппараты он положил за спину. Он бросил на меня встревоженный взгляд. Успокаивающим жестом положил мне руку на плечо:

– Гм, Джулия, ты в порядке?

Мои черные очки не помогали. Беспокойная ночь оставила следы на лице. Разговор с мужем, затянувшийся далеко за полночь. И чем дальше, тем непреклоннее становился Бертран. Он не хотел этого ребенка. В любом случае для него речь шла не о ребенке и даже не о человеческом существе. Просто о зернышке. О маленьком зернышке. Другими словами, о чем-то несуществующем. И этого несуществующего он не желал. Он не мог взять на себя такую ответственность, это было выше его сил. В какой-то момент его голос сорвался. Я очень удивилась. Лицо у него было изможденным и казалось постаревшим. Куда девался беспечный, дерзкий муж, так уверенный в себе? Я в изумлении не сводила с него взгляда. А если я решу оставить этого ребенка, все будет кончено. Кончено? Что это значит? Пораженная, я посмотрела ему прямо в глаза. Между нами все будет кончено – вот что он ответил этим ужасным срывающимся голосом, который, как мне казалось, принадлежал другому человеку. Конец нашего союза. Мы оба остались молча сидеть за кухонным столом, не произнося больше ни слова. Потом я спросила, почему рождение ребенка приводит его в такой ужас. Он отвернулся и вздохнул, потирая глаза. По его словам, он слишком стар. Ему скоро пятьдесят. Это само по себе довольно ужасно. Стареть. Работа и так держит тебя в постоянном напряжении: трудно противостоять молодым волкам с большими зубами, каждый день вступать с ними в соревнование. А еще видеть, как ты сам меняешься, и не в лучшую сторону. Это трудно выдержать. Выдержать свое лицо в зеркале. Раньше я никогда не слышала, чтобы он так говорил. Я и представить себе не могла, что стареть для него такая проблема. «Мне стукнет семьдесят, когда ребенку будет двадцать, – этого я не хочу, – цедил он сквозь зубы раз за разом. – Я не могу. Я не хочу. Джулия, пойми это наконец. Оставляя ребенка, ты убиваешь меня. Слышишь? Ты меня убиваешь!»

Я глубоко вздохнула. Что я могла сказать Бамберу? С чего начать? Что он поймет? Он так молод, так отличается от нас. Но я оценила и его благожелательность, и его внимание. И оставила все при себе.

– Да так, какой смысл морочить тебе голову, Бамбер, – сказала я, отводя глаза и вцепившись в руль, как в спасательный круг. – Просто ночь выдалась скверная.

– Это из-за твоего мужа? – бросил он пробный камень.

– Да, из-за моего мужа, ты прав, – усмехнулась я.

Он повернулся ко мне:

– Если хочешь поговорить об этом, давай, Джулия, я рядом, – сказал он серьезным и мужественным тоном, каким Черчилль в свое время заявил: «Мы никогда не сдадимся»[30].

Я не смогла сдержать улыбку:

– Спасибо, Бамбер. Ты, как всегда, на высоте.

Он состроил гримасу:

– Как все прошло в Дранси?

Я застонала:

– О господи, ужасно! Самое гнетущее место, которое я когда-либо видела. Нашлись люди, которые поселились в том самом месте, где был лагерь, – в голове не укладывается, верно? Я ездила с другом, всю его семью депортировали через Дранси. Ты еще намаешься там с фотографиями, можешь мне поверить. В десять раз хуже, чем на улице Нелатон.

Выехав из Парижа, я свернула на автостраду А6. К счастью, в это время движение было не самое плотное. В машине царило молчание. Я поняла, что должна поговорить с кем-нибудь о том, что со мной случилось. И как можно скорее. Я не могла держать это в себе – и ребенка, и все остальное. В Нью-Йорке сейчас нет и шести утра. Слишком рано, чтобы звонить Чарле, даже если день успешного крутого адвоката начнется очень скоро. У нее было двое маленьких детей, как две капли воды похожих на ее бывшего мужа, Бена. Новый муж, Барри, был очарователен и работал в области информатики. Я его еще плохо знала.