Она повернулась и ушла. Меня вдруг охватило чувство вины. Я решила пойти поговорить к ней в комнату.
– Ты права, Зоэ, я сейчас странная. Мне очень жаль. Ты этого не заслуживаешь.
Я присела к ней на кровать, будучи не в силах смотреть в ее спокойные мудрые глаза.
– Мама, почему ты не можешь просто сказать, что происходит? Скажи мне, что не так.
Я почувствовала, как подступает мигрень, и нешуточная.
– Ты думаешь, что я не пойму, потому что мне одиннадцать лет, да?
Я кивнула.
– Значит, ты мне не доверяешь? – пожала плечами она.
– Конечно же доверяю, но есть вещи, которые я не могу тебе рассказать, потому что они слишком печальные, слишком тяжелые. Я не хочу, чтобы ты из-за них мучилась, как мучаюсь я.
Она ласково погладила меня по щеке. Ее глаза блестели.
– Я не хочу, чтобы мне было больно. Ты права. Не говори мне ничего. Я боюсь, что не смогу спать. Но обещай, что тебе скоро станет легче.
Я обняла ее и крепко к себе прижала. Моя чудесная смелая девочка. Мой прекрасный ребенок. Мне так повезло, что она у меня есть. Так повезло. Несмотря на мигрень, стучавшую в виски отбойными молотками, я снова подумала о младенце. Брате или сестре Зоэ. Она ничего не знала. Она представления не имела, через что я сейчас прохожу. Я кусала себе губы, чтобы не дать хлынуть слезам. Через какое-то время она тихонько меня отстранила и подняла глаза.
– Скажи мне, кто та девочка. На черно-белой фотографии, которую ты постаралась спрятать.
– Хорошо, – согласилась я. – Только это секрет, нельзя никому говорить. Обещаешь?
– Обещаю. Честное-пречестное, самое честное!
– Помнишь, я тебе говорила, что нашла, кто жил на улице Сентонж до того, как туда переехала Мамэ?
– Ты рассказывала о польской семье и девочке моего возраста.
– Ее имя Сара Старзински. Это она на фотографиях.
Зоэ прищурилась:
– А почему это секрет? Что-то я не догоняю.
– Это семейная тайна. Случилось нечто печальное. Твой дедушка не хочет об этом говорить, а твой отец ничего не знает.
– Нечто печальное случилось с Сарой? – осторожно уточнила она.
– Да, – мягко ответила я. – Нечто очень печальное.
– А ты постараешься ее найти? – спросила она, взволнованная моим тоном.
– Да.
– Почему?
– Я хочу сказать, что наша семья не такая, как она думает. Я хочу объяснить ей, что произошло. Думаю, она не знает, что твой прадедушка делал на протяжении десяти лет, чтобы помочь ей.
– А что он делал?
– Он каждый месяц посылал ей деньги. Но попросил, чтобы она об этом не знала.
Зоэ какое-то время молчала.
– А как ты будешь ее искать?
Я вздохнула:
– Пока не знаю, дорогая. Но надеюсь, у меня получится. Я потеряла ее след после пятьдесят второго года. Больше ни писем, ни фотографий. Ни адреса.
Зоэ села ко мне на колени, прильнув к моему плечу. Я вдохнула такой знакомый запах Зоэ, ее густых блестящих волос, которые напомнили мне времена, когда она была совсем маленькой, и пригладила ладонью непослушные прядки.
Я подумала о Саре Старзински: ей было столько же лет, когда в ее жизнь вторгся этот ужас.
Я закрыла глаза. Но картина осталась. Полицейские вырывают детей у матерей в Бон-ла-Роланде. Мне не удавалось изгнать эту сцену из головы.
Я прижала Зоэ к себе так крепко, что ей стало трудно дышать.
С датами иногда происходят странности. Почти до смешного. Четверг, шестнадцатое июля две тысячи второго года. Годовщина облавы Вель д’Ив. Дата моего аборта. Его должны сделать в незнакомой мне клинике в Семнадцатом округе, недалеко от дома престарелых, где жила Мамэ. Я попросила выбрать другое число – шестнадцатое июля слишком много для меня значило, – но это оказалось невозможно.