– А что? И получше могла себе найти, чем козла такого! Если б головой думала, вон, как ты… Шлюха и идиотка, всё правильно… Да ещё и гроумка… Зато богатая гроумка, понял? Хрен ты от меня уйдёшь! Не на своих ногах по крайней мере!
– Талик… – Заас устало и зло отшвырнул подушку, привалился к тумбочке и принялся снова шарить сигареты, в процессе баталии, а может, и раньше свалившиеся в щель у стены, – я с тобой не потому, что ты богатая и дочь Так-Шаоя. То есть, сперва поэтому, конечно… Но вообще-то ты мне нравишься. Очень нравишься. Но что это меняет? Мы не в том возрасте и положении, чтобы любовь-морковь…
– Заас… Заас, у тебя кровь… Я тебя… сильно, да?
– Херня…
– Иди сюда… Заас, ты там сейчас… что такое сказал?
– Люблю я тебя, Талик. Дурак, правильно мне Керк говорит, дурак и это не лечится… Что, довольна? Жри меня теперь с потрохами, чего уж теперь…
Талик с визгом повисла у него на шее.
– Всё, Заас. Как выкуп по нашим обычаям делается – знаешь. Будь я проклята, если к объявлению независимости я уже не буду с обручем замужней бабы!
– Талик, зачем я тебе нужен…
– А сейчас держись, я тебе такое устрою, чтоб иномирцы за стенкой от зависти полопались!
Илмо заботливо придержал сотрясающееся тело Вадима над раковиной.
– Вот так опытным путём и выясняется, что после чего не пьётся.
– Всё в порядке… сам пил, никто не заставлял… Как говорит Виргиния, не о чем жалеть.
– Всё равно на пользу. Когда отмучаешься, остальные проблемы уже не так страшны… Так, подвинься, кажется, меня тоже… А, нет, показалось… Интересно, почему у них такие раковины маленькие? Они что, не блюют никогда? Ты всё?
– Вроде… Не, правда… думаю, это из-за этих… как их… розовые такие, на вкус как… в желудке не залежались, видать…
Илмо, едва сам стоящий на ногах, дотащил Вадима до кровати.
– Ничего, вот теперь проспишься и… Твою мать, зачем ходили-то!..
– Я спрашивал, у них так положено… Либо спят вдвоём, супруги в основном, ну или братья, либо один в комнате. Две кровати не ставят. Кровать – сердце комнаты, сердце одно. Ставят только если детскую кроватку у матери, но боюсь, в детскую ты б не влез, и я тоже.
– Ладно, будем считать, что мы братья. Тем более, что почти так и есть. Давай, помогу.
– Нет…
– Спать одетым – хуже будет.
– Илмо, ты же знаешь…
– Нашёл, перед кем стесняться.
– Вот именно перед тобой и стесняюсь. Вот именно поэтому.
Вадим зажмурился – настолько это было… почти невыносимо. Для нетрезвого, неспособного сопротивляться сознания. Слишком много этого… Пьяное дыхание, касающиеся его лица и груди кожистые отростки… Сколько раз они помогали Лиссе переодевать Даркани. Такое же дыхание – почти так же, да, пахли его губы, когда, обхватив его шею рукой, он что-то бормотал, не разобрать слов, приходилось нагибаться ниже – плевать же, что ничего важного, пусть пьяный бред… К тому времени он уже мог отличать возрастные изменения в теле корианца, но восприятие всё равно не становилось… таким, как надо… Он не считал, что возраст сделал его некрасивым… Сейчас он видел грудь Илмо в вырезе полурасстёгнутой рубашки – он был… Как он мог считать красивым тело корианца? Как хорошо, что Элайя не знал, и не мог знать об этом… И понимая, что задевает его, этими разговорами про мать и Даркани, про Виргинию и Цаммиу – представить себе не мог, как именно задевает…
– Илмо…
– Успокойся, дурак. Ткань у формы, конечно, слабо мнущаяся, но если ты в этом уснёшь – наутро это будет заметно.
Во вселенной существовал только один подросток, не интересовавшийся ксенопорнографией – или по крайней мере, не палившийся в этом интересе. Это Элайя Александер. У всех прочих с этим всё было нормально. И минбарское воспитание помехой не было – «с научно-познавательными целями», как выразился когда-то Диус Винтари, припоминая некоторые эпизоды из отрочества Дэвида. Минбарцы гении во многом, в благопристройных формулировках в частности. У Вадима было даже два старших приёмных брата, и сложно сказать про Ганю, а Уильям первое, что сделал, выйдя за круг отеческой опеки минбарских наставников, некоторые из которых были телепатами – это ознакомился с той «старой доброй классикой», которой когда-то потчевал Диус Дэвида, ну и поскольку грешить в одно лицо неинтересно – ознакомил и брата.
– Ну, это-то ты должен оценить. Центаврианин же, хотя бы наполовину…
Нет, в какой-то мере он даже оценил… Возня троих смазливых бритоголовых пареньков, гибких и изящных, была интересна хотя бы со стороны эстетики.
– Нда… Ну, больше нет вопросов о жизненном выборе дяди Дэвида. То есть, у меня-то и раньше не было, но вдруг у кого-то было? Не, за себя я как-то спокоен, вот за тебя не знаю.
– Я, конечно, как и Дэвид, полукровка, – нервно рассмеялся Вадим, – но по такой логике, это мне не центаврианина искать надо, а что-то третье, с обеими моими половинами и схожее, и разное.
– Так минбарца же. А соблазнить минбарца, как оказалось, не так и невозможно, дядя Андрес, если надо, даст мастер-класс.