Что полезного почерпнул Вадим из этого видео – это информацию о том, каким образом возможно самоудовлетворение… ну да, и в его случае тоже. До этого Ганя, правда, как-то попытался заговорить об этом, но он отмахнулся, Ганя выразил лёгкую тревогу, так как полагал, что половое созревание у младшего брата уже начаться должно было, но настаивать не стал. «Если возникнут вопросы – ты всегда знаешь, что можешь обратиться. На то я тебе брат». А потом, когда Илмо показал ему… нечто гораздо более целомудренное, на самом деле, просто эпизод в фильме… Когда он вспоминал об этом, потом, в своей комнате, ему это пригодилось… Сколько же лет ему было? Было это до или после… Странно, порой ему казалось, что тот день разделил жизнь надвое…
– Вадим, не ерепенься. Что за подростковые комплексы, все свои!
Все свои… Та бутылка, ему пятнадцать, Илмо двадцать два… Пьяное дыхание и пьяный блеск в глазах…
– Покажи?
И он понимает, что это как-то… ну, нехорошо, как-то неправильно… Но очертания кабинета в алкогольной дымке как-то плавятся, деформируются, и стыд тоже деформируется… во что-то странное. И всё так легко, руки как-то сами… Он лежал на том же диване, и непослушными, действующими помимо него руками стягивал брюки, а Илмо сидел напротив, на спинке этого самого дивана… Слишком узкого на самом деле… Илмо сполз на диван между его ног, положил ладони на его бёдра, раздвигая, рассматривая… И хотелось плакать от стыда и непонятного удовольствия…
– Вадим, – прорвался голос из дня сегодняшнего.
– Что?
– Не стесняйся.
– О чём ты…
Лицо Илмо, даже в алкогольной дымке, конечно, не спутаешь с лицом Даркани… Нет, нет, он никогда…
– Вадим. У тебя стоит. Поможешь себе сам, или это сделать мне?
– Я просто слишком пьян, Илмо…
– Кому ты говоришь, я же говорил… Особенно если жить как ты… – лицо Илмо приблизилось, – давно у тебя кто-нибудь был?
– Никто…
– …и никогда? Лозунг «помоги себе сам» живёт и действует? Вадим… сейчас и здесь… тебе стесняться нечего.
– Илмо…
Сострадательная улыбка в ответ.
– Ради чего? Нет, ты сейчас не отвечай, просто подумай – ради чего? Ради чего отказывать себе даже в этом? Нет, я мог бы отвернуться… Но я не отвернусь. Я тоже много выпил, у пьяного стыда нет. Я хочу это увидеть. Ты же… тоже хочешь, чтоб я посмотрел. Тебе понравилось это тогда. Ты же сам говорил, что не стыдно получать удовольствие тем путём, который именно тебе ближе…
Почему же он снова… не может просто взять и оборвать это, не делать… не стягивать последнее, что осталось на теле, удобно расставляя ноги… Удобно для кого – для себя или для взгляда Илмо, привалившегося к противоположной спинке кровати? Оба боковых, центаврианских органа, ожив, скользнули, обвили человеческий.
– Если хочешь знать, у меня… тоже…
Это Вадим и без сообщения видел, но на Илмо, по крайней мере, всё ещё было нижнее бельё.
– Нет, Илмо, пожалуйста…
Не должно… Это другое, это святое… Хотя, Илмо не свят… совсем-совсем не свят, судя по его заинтересованному взгляду…
– Извини, братишка, но, если не хочешь этого видеть – мне придётся отойти в ванную. Пока ещё могу передвигаться…
Когда он вернулся, забытье уже спасло Вадима, хотя бы до утра, от тягостной неловкости.
К полудню в большой гостиной – той же, в которой вчера состоялось знакомство за обедом – когда большая часть коллектива тактично не замечала похмелья меньшей части, Так-Шаой сделал объявление.
– Драгоценные мои гости и домочадцы – те из моих домочадцев, что ещё не слышали, могу теперь объявить во всеуслышанье – первый бой мы выиграли, силы метрополии отступили к Громахе. Конечно, это только временная передышка, которая едва ли продлится долее двух дней. Мои специалисты полагают – и я согласен с ними – вскоре последует второй удар… Несколько, но не слишком значительно превышающий по силе первый. Метрополия пока не имеет полного представления о положении дел, о том, какими силами мы располагаем. Они будут надеяться выиграть войну без всеобщей мобилизации…
– Которая у них, ввиду положения дел на планете и общего неумения вести грамотную внутреннюю политику, займёт много времени и сил, не говоря уж о том, что прямо сейчас шевелиться и тем более раскошеливаться – это для них ещё более травмирующе, чем собственно ваше существование, – подсказала Виргиния.