Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)

Люсилла Ленкуем – так звали его ровесницу, попавшуюся на мошенничестве, далеко не первом, впрочем, в её жизни – была упряма, как стадо баранов. Как просто невообразимое, необозримое стадо баранов. Кажется, её невозможно было смутить и заставить отступить. Поставила себе цель – добилась её. Она и сейчас такая, какой с первой минуты была. Решила, что ей во что бы то ни стало нужно растормошить и вытащить хмурого необычного подростка из угла, куда он традиционно забивался – достигла таки этого. Просто хватала за руку и тащила – в кружок самодеятельности (каких только глупостей для своих подопечных не организовывал директор колонии, оригинальный, чтобы не сказать – блаженный на голову человек, в смысле, бракири), на праздники – от отмечания дней рождения, грядущего выхода кого-то на свободу, католического Рождества и прочих принятых в колонии праздников (директор неустанно повторял, что они здесь не в тюрьме, а в исправительном доме, дом – значит семья, а для семьи нормально всем вместе справлять праздники) Лоран традиционно отмазывался, с тех пор, как Люсилла стала проявлять к нему внимание, это больше не получалось… Постепенно он начал думать, что здесь, в сущности, не так паршиво. Местами даже неплохо. Что среди ребят есть нормальные. Что среди занятий, помимо учёбы, есть интересное. Что персонал, по крайней мере, большая его часть, искренне о них заботится и хочет добра…

Колония была учреждена дедом нынешнего директора, по религиозной или личной блаженности решившим сеять разумное, доброе, светлое в умы запутавшейся в жизни молодёжи и возвращать её на путь хотя бы относительно законопослушного существования. Сын на затеи отца крутил пальцем у виска, а вот внук проникся и принял бразды в свои руки с усердием и трепетом.

Здесь вообще как-то странно было вспоминать, что ты, фактически, в тюрьме. Директор не любил это слово и запрещал его употреблять, нежелательным было и слово «колония», принято было – «исправительный дом». Хотя на окнах, понятное дело, были решётки, и выйти за территорию, огороженную высокой каменной стеной, было нельзя, внутри этой ограды можно было представить, что это, например, больница, или какой-нибудь закрытый пансион…

Жилой корпус условно делился на мужскую и женскую половины. Условно – потому что, хотя все коридоры правого крыла были с мужскими комнатами, а все коридоры левого – с женскими, никаких дополнительных преград, разграничивающих их, не было – кроме сомнительной преграды в виде центральных холлов, от которых шли коридоры в учебные корпуса и служебные кабинеты и к комнатам тех из учителей и персонала, кто жил по месту работы. Директор, видимо, считал, что для того, чтобы подопечные разного пола не вступали друг с другом в недозволенные их возрасту и положению отношения, одного его нежного увещевания достаточно, подчинённые не спешили разочаровывать его в этой жизненной наивности, а сами закрывали на многое глаза – если кого-то из «детей» и останавливала перспектива напороться, пробираясь днём из крыла в крыло, на страдающего бессонницей учителя алгебры, то ведь были и обходные пути, а устраивать засады и последующие разборы полётов энтузиастов было мало, справились с более серьёзными проблемами в дисциплине – и слава богу.

Комнаты были в основном на четверых, угловые, башенные – меньше, на двоих. В одной из таких «двойных» комнат жила практически молодая семья – директор провёл с парнем и девушкой, вместе и по отдельности, много бесед на тему серьёзности и уместности их отношений и в конце концов сдался, предупредив, чтоб, хотя лично он детей любит, повременили с их заведением до того, как выйдут в свободную взрослую жизнь. Парень заверил, что он в своём уме и собирается сначала устроиться на мебельную фабрику и снять жильё, девушка выразила сожаление, что не может остаться здесь уже как работник среди персонала, но в любом случае, она намерена работать и помогать мужу с выкупом жилья, а потом уж заводить детей. На том сердце и успокоилось.

Кроме общеобразовательных предметов, для воспитанников велись курсы начальной профессиональной подготовки, профилей было несколько, на выбор. Столярное, автомеханическое и электротехническое ремесло для парней, кулинарное, швейное и парикмахерское – для девочек, садоводство и нечто вроде начальных сестринских курсов для всех. Лоран выбрал для себя именно это, последнее, надеясь в дальнейшем, возможно, избрать ту же профессию, что когда-то, ещё у себя на родине – его отец.

– Он у тебя врач, что ли?

– Теперь нет. То есть, он и раньше не был врачом, и вообще наша медицина не то же, что ваша, потому что у нас нет инфекций и всяких болезней возраста и неправильного питания. Если мы рождаемся здоровыми, то никогда уже ничем не болеем. Он был ветеринаром.

– И ему пришлось перепрофилироваться, потому что здесь нет таких животных, как там у вас? Или потому, что вам пришлось часто переезжать?