Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)

Такова бывает на Бракире густая лесная чаща – как зелень этих глаз, буйная густота этих кудрей, сильные и страстные объятья этих рук. И как не поверить, что эта чаща имеет над тобой полную власть, когда она дышит в лицо, улыбается в лицо, шепчет над ухом тёмной листвой, впереди, позади и по бокам – тонкой густой травой и извивающимся в ней ручьём, когда сверкает в глубине её колдовской огонь – взгляд, который видит, знает, наблюдает… многие растения на Бракире светятся в темноте…

– Уверена ли я, в тридцать с лишним лет, что хочу отдаться мужчине, которого люблю? – её губы скользнули по его груди, она обнимала, оплетала его – кажется, не только руками, волосами, словами, мыслями, затягивала, заманивала, как густая лесная чаща, дышащая, зовущая, смеющаяся и плачущая каждым листом и каждой каплей ручья, обжигающая каждым из далёких огней. Он подхватил её, опрокидывая на кровать, накрывая собой, неожиданное ощущение своей силы, её хрупкости, биение огня под прохладой ткани, чарующий бархат под шёлком, рельеф ключиц и сосков под губами… Тихий шёпот, тихий шорох – в сердце леса уже нет дорог, но она ведёт, она не даст сбавить шаг… Её губы ловят слова, слетающие с его губ:

– Это одно… мой омут, солнечный омут, целый мир… Слышать, как это… шёпот солнечных соков в листьях твоего родного мира…

– Ты не…

«Не поняла?».

– Не переводи. Так правильно… Язык любви всегда непостижим…

Он высвободил руку, чтобы снять медальон.

– Не надо.

– Он будет мешать.

– Это никогда не помешает нам.

Их руки встретились у пояса его брюк, пальцы сплетались, обжигаясь, сражаясь, помогая друг другу.

– У нас это… иначе…

– Это всегда иначе. Но так мы по крайней мере… наравне… у меня вовсе никакого опыта.

Сполох его мыслей – неужели… на Парадизе… – которые он сердито обрывает, а они пробиваются, словно лучи огня, который он пытается зажать в кулаке, сквозь пальцы, там и тут. Её ответ в его голове – да, но не в теле, но не полностью, но не до того предела… Он первый, кому она показывает что-то оттуда – распускающийся цветок зари, море искр… Та самая база – океан памяти, знаний и чувств… Понятие близости – там, где нет границ тела и даже границ личности. Захлестнувшая его неловкость – от касания того, что ему сложно даже вообразить, от мысли – как, должно быть, одиноко, потерянно и холодно искре, вырванной из океана света… Она касается его импульсом успокоения – да, так можно подумать, но не нужно думать так…

«Мы не слишком разные. Не более, чем любые два мира, делающие шаг к слиянию».

– Ничего не понимаю… Эти модули – они ведь лицензионные?!

– Самые что ни на есть. Да, осмелюсь предположить, господин Гарибальди и не нашёл бы, где здесь купить нелицензионные.

– Сообщите в компанию.

– Уже. Они, разумеется, примут все возможные меры… Но это определённо не их вина. Выход выключен изнутри. Не знаю, как, но именно это и имеет место быть.

Рыжий энфили вытаращился на старого нарна в шоке.

– Но разве такое возможно?

– Парень, я объяснить тебе всего не смогу, я продвинутый пользователь, а не специалист. И я всё же имел дело с обучающими симуляторами, а не с подобным… Но я хорошо вижу, что само устройство в порядке. Но механическое отключение питания не поможет…

– Почему? Если мы просто снимем эти штуки, разве не…

– Нет. Их сознание застряло там, в модуле. Их мозг настроен на генерацию импульсов, соответствующих той реальности. Хуже мы этим сделать можем, лучше – нет.

Молодой доктор вцепился себе в волосы.

– Через несколько часов сюда прибудет его сестра… Что будет, если мы до тех пор не сумеем привести их в чувства?

Из-за толстой перегородки прозрачного оргстекла Софья наблюдала за происходящим. Лекоф-тамма «сидел» – нижняя гибкая часть его корпуса, свернувшись в кольца, поддерживала верхнюю, словно на постаменте. Машины были разными. То есть, при общем единообразии конструкции – руки, голова, туловище, хвост – они различались деталями. Софье хотелось бы знать, отображение ли это «расовых различий» – ничто прямо не указывало на это, по внешнему виду лорканских лекоф-тамма сложно было определить, что они именно лорканские, и машины Илкойненаса и Лионасьенне различались между собой.

Этот выглядел каким-то более… хищным, почему-то хотелось сказать. Может быть, дело в форме лезвий наручей, более угловатых чертах «лица», более тёмном пластике трилистника, изображающего, кажется, глаза. Короткие, сейчас неподвижно свисающие до острых «плеч» щупальца-стрекала тоже были тёмными и казались прямыми и жёсткими, как гвозди.