– Как я поняла, благодарность распространённая валюта на Экалте. Что ж, хотелось бы, чтобы Лорану действительно помогло то, что… что он здесь. Быть выращенным в ином мире – это непростое испытание… Я это хорошо знаю. С первых лет своей жизни я страдала от того, что не могу быть образцовой минбаркой. Потому что я вспыльчива, импульсивна. Потому что меня можно приучить к порядку в комнате, но сложно приучить к порядку в мыслях. Потому что могу некстати проголодаться… Мой дядя Кодин, мой первый учитель, постоянно говорил мне: «Дайенн, ты не должна сосредотачиваться на том, что ты минбарка, и ненавидеть в себе всё то, что мешает полноценно соответствовать этому определению, то есть – отвергать свою природу. Как ты не должна и сосредотачиваться на том, что ты дилгарка. Себя надо принимать именно тем, что ты есть – дилгарка, выросшая среди минбарцев». Когда я стала взрослой и покинула отчий дом, я узнала, что я не одна такая везучая. И Алварес, и Синкара – они тоже, каждый по-своему, имеют дело с той же проблемой… Возможно, Лоран оказался в этом плане успешнее нас всех? Хотелось бы верить, что своим детям он найдёт, что сказать, как мне в своё время дядя Кодин.
Раймон слушал её, наклонив голову набок и смотря ей в глаза. Единственное, чем они были похожи – это вертикальные зрачки, однако лично его этот факт очень радовал, непонятно из-за чего.
– Я знаю, что как родитель совершил много ошибок, которые, однако же, не мог не совершить. Нельзя не совершить ошибок, когда с нуля учишься жить в чужом мире, и нет того, на кого можно опереться, кто научит, подскажет, можно полагаться только на себя. Когда я был совсем один, мне было сложнее, ведь я даже не знал чужого языка. Я не знал, как найти еду, я не знал, что из того, что я здесь встречаю, может быть съедобно для меня, кровь каких из этих существ… В вашем мире тоже принято приручать животных, чтобы выращивать их для питания, но это другие животные, и я не был уверен… что у меня получится так же. Позже я понял, что для того, чтобы выжить, необходимо с кем-то говорить, что-то делать, хотя бы на пальцах объяснять, как и получалось первое время. Лорану проще, он знает много языков. Однако, я говорил, большую часть его жизни у него никого не было, кроме меня, как и у меня – никого, кроме него. Он говорил, что и не нуждается ни в ком, что ему достаточно просто быть со мной. Я понимал, что это в нём говорит мой страх – страх той враждебности, которую он может встретить, если окружающие раскроют его природу, страх потери, какую пережил я. Понимал, что это неправильно, что так не проживёшь всю жизнь… Но что я мог с собой поделать? Потому-то, когда вы нашли его… Конечно, я был в ужасе от всего, что с ним произошло. Но в то же время я был и рад тому, что к кому-то ещё он сумел привязаться, довериться, установить контакт. И потому сейчас, хотя моему сердцу нанесена новая рана, я снова не знаю, где мой сын и что с ним, я могу утешить себя тем, что он к кому-то привязался, кто-то привязался к нему. Вито нипочём не согласится со мной, а мне трудно с ним спорить, всё же, хоть я и прожил дольше на свете, но свой мир он знает лучше, чем я, и может быть, это я ошибаюсь, а он прав… Но мне странно спокойно за него. Мне кажется, эта девушка сумеет о нём позаботиться… Что искренне хочет этого. Быть может, во мне просто говорят воспоминания – о лучших днях моей жизни, о такой же немыслимо странной девушке, выбора которой тоже не понял бы никто – но она осталась ему верна до конца. И всё, чего я мог бы желать от судьбы – должна ведь она, после всех испытаний, посылать нам и что-то доброе – чтоб их история не кончилась так печально, как наша.
Дайенн задумчиво прошлась по комнате.
– Значит, вы не против выбора сына? А Мария… вы говорили, вы познакомились на Марсе. Почему же вы выбрали… такое странное место для жизни?
Раймон некоторое время молчал, потом заговорил тихим и грустным голосом.