Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)

– Да, я понимаю, что вы воспитаны в культуре, неприемлющей алкоголь. Но вы-то биологически не имеете этого свойства – негативной реакции на спиртное. То есть, я не слышал ничего такого, чтоб дилгары…

– Да, верно… Простите, мои нервы действительно на пределе. Знаете, всю ночь, пока мы сидели над этими проклятыми свитками, мне сверлила голову эта мысль… Эти слова Алвареса о том, что от моего неравнодушия ничего не меняется. И я просто не могу поверить, что Алваресу пришлось умереть, чтобы я поняла… Знаете, вы правы. Сейчас действительно такая ситуация… – Дайенн залпом опрокинула в себя сладковатый травяной напиток, – когда не до буквы правил…

Вадим с кувшином воды подходил к домику, когда издали услышал пение. Симунарьенне напевала:

– Если б я только могла просить,

Я б хотела вечно жить с моим возлюбленным

В этом скромном домике среди прекрасного сада,

Нет ничего прекраснее его,

Каждое утро рассвет дарит нам своё царское золото,

И каждую ночь бриллиантами осыпает нас небо,

Каждый раз новую песню поёт нам ручей,

Но все они – про счастье.

А когда мы умрём,

Мы станем двумя деревьями,

Сплетающими свои ветви над крышей

И роняющими спелые плоды…

– Это центаврианская песня. Моя мать пела её не раз за работой.

Солнце уже заглядывало в огромную прореху в крыше, заливая светом скудную обстановку давно заброшенного дома, становилось всё жарче. Пробегающий иногда ветерок осыпал с неровных краёв провала мелкую труху. Было тихо, только тоненько гудели в траве какие-то насекомые.

– Я прочитала её в одной из книг, отец помог мне её выучить. Конечно, настоящей её мелодии я не знаю, пою так, как мне придумалось… У нас нет песен. Когда-то, говорят, были, но жрецы запретили. Должно быть достаточно молитв.

– Да, песенка совсем по ситуации, – рассмеялся Вадим, подходя к столу, где Симунарьенне резала какие-то дикие фрукты – только сорванными их сложно есть, жёсткие, но подвяленные на солнце, они становятся мягче, – и мы не влюблённые, и прекрасного сада не наблюдается. Хотя, всё же не самое плохое место. Почему здесь никто не живёт? Вода есть, плодоносящие деревья есть, земля как будто плодородная…

– Култхи. Ну, по-вашему это… наверное, змеи. Только они не ползают так, как змеи, они скорее как… что же за слово-то… а! сороконожки! А когда им нужно бежать быстро, например, преследовать жертву – они хватают себя пастью за хвост и катятся, как колесо. И у них не яд, их языки испускают сильный электрический разряд. Потом они выпускают в тело жертвы слюну, которая помогает переваривать, и издают громкий свист, который призывает сородичей присоединиться к трапезе. Потому у нас есть поговорка – «Если даже култхи приглашают свою семью к столу, неужели я оставлю родственника голодным?». А в город они редко заползают. Бывает, но нечасто – им нужно жить именно здесь, у ручья, здесь есть какие-то минеральные отложения, они их лижут…

– У нас на Корианне есть похожее слово – култи, но это насекомые.

– Забавно, – лорканка закончила с фруктами и села на исполняющий роль стула чурбачок – время, солнце и дожди сделали его чёрным, гладким, похожим на камень, – расскажите мне о вашем мире ещё! Ох, если б можно было хотя бы раз там побывать… Какая у вас удивительная судьба! У нас сказали бы, что бог вас любит, что странно, если вы в него не верите… У нас и поверить не могли бы, что человек, который не верит и не боится бога, может быть таким добрым…

– Если доброта – из страха, я б поставил под сомнения такую доброту. Мои родные, мама и Виргиния, сказали, обсуждая корианцев, точнее – Даркани: «По-настоящему доверять можно доброте того, кто не верит ни в бога, ни в рай. Тогда он точно делает это от чистого сердца».

Воспоминания снова нахлынули сами – как это часто бывает, дай только повод. Тогда над Эштингтонским парком было такое же небо…

Элайя и Уильям побежали снова на свой любимый аттракцион, а он вот не захотел. На самом деле, он, может быть, и не против бы был, аттракцион ему понравился, но гораздо с большим удовольствием он стоял рядом с товарищем Даркани у полосатой, как карамель, ограды, смотрел на взлетающие двухместные машинки, ракеты и самолётики (как ни уговаривали Уильям и Элайя, матери ни за что не позволяли им сесть вдвоём, то есть, одним, и с Элайей села тётя Офелия, а с Уильямом – Лаиса, но машины они выбрали соседние, и оба вертелись ужом, постоянно оборачиваясь друг к другу, пока не получали от матерей подзатыльники), Ганя и Илмо пошли в тир, Виргиния с Лиссой присели за столик с мороженым, то и дело подскакивая, впрочем, поглядеть, как там их драгоценные чада. Даркани показывал на какой-нибудь предмет и говорил, как это будет по-кориански, Вадим повторял.

– А вы в детстве тоже сюда ходили? Что вы любили больше всего?