Лоли́та,
све́т моей жи́зни,
ого́нь моих чре́сел.
Гре́х мой, душа́ моя.
Ло́-ли́-та́:
ко́нчик языка́
соверша́ет пу́ть в три шажка́ по не́бу,
что́бы на тре́тьем толкну́ться о зу́бы.
Ло́. Ли́. Та́.
Она́ была Ло́, просто Ло́ по утра́м,
ро́стом в пять фу́тов (без дву́х вершко́в
и в одно́м носке́).
Она́ была Ло́ла в дли́нных штана́х.
Она́ была До́лли в шко́ле.
Она́ была Доло́рес на пункти́ре бла́нков.
Но в мои́х объя́тиях она́ всегда́ была́: Лоли́та.
Этот пассаж блестяще выстроен фонетически (“е” и “и” в сочетании с “т” и “ш”), равно как синтаксически и ритмически. Здесь Набоков достигает необычайно выразительного эффекта, точно описывая движение языка при произнесении имени героини (именно с русским зубным “т”, а не с английским альвеолярным “
6
Сущность и характерные черты писательского воображения часто раскрываются в образах, которые использует автор; и, прочитав несколько романов Набокова, написанных за три десятилетия[202]
на двух языках, я был поражен набоковским методом повторного употребления некоторых образов, равно как и регулярным применением некоторых приемов для их создания. Впрочем, “поражен”, пожалуй, не совсем точное слово, поскольку сначала возникает смутное ощущение повторения тех или иных образов без ясного видения всей системы и определения основных типов повторов, открывающих общие принципы и формулы, которые сознательно использует Набоков. Например, хотя я и не отношусь к тем, у кого при чтении непременно возникают зрительные образы, но, читая “Лолиту”, я чувствовал, что предполагаемая система потребовала бы от меня, будь я писателем, наложения на сюжетную канву определенной модели “светотени” для создания “символического” ландшафта “Лолиты”. Затем я начал отмечать примеры “символической образности”, хотя и не очень понимал, на каком основании выделяю тот или иной случай. Однако после сортировки получившейся картотеки большая часть примеров распределилась по нескольким ясно обозначившимся группам. Самая крупная группа была связана с образами “солнца и тени”: